– Да, сразил ты меня Александр Иванович, - произнес Ушаков после длинной паузы.
– А прости, дозволено узнать, отчего думаешь, что сумеешь с тем делом справиться?

– Вам, Андрей Иванович, одно скажу. Коли не сумею, отвечу головой. Но это вряд ли. А интерес у меня простой, личные счеты у меня к ним. Так как? Или мне у Матушки императрицы аудиенцию просить?

– Не к чему государыню от важных дел отвлекать, - Андрей Иванович опустился в простое деревянное кресло.
– Это мне решить по власти. Быть так.

Не прошло и пяти минут, как прибежавший на крик дьяк составил нужную бумагу. Подписал ее Андрей Иванович самолично.
– Вот тебе, Александр Иванович, бумага, для генерала губернатора Московского, в коей сказано, что направляешься ты, князь, на искоренение лихих людей, разбойных шаек и ватаг, чтоб к приезду Ея И В в Москву порядок там был и благолепие. И сказано, что имеешь ты все права от имени тайного сыска канцелярии дознание вести и спрос.

– Спасибо, - поклонился Лис, забирая документ.
– Теперь моя очередь в долгу у вас быть, господин генерал. Отплачу, коль сумею.

– Думаю, что сумеете, князь, - Ушаков глянул внимательно и добавил: - Неужто из-за простого холопа столь осерчал?

– Не простой был слуга, - вынужденно признался Лис.
– Жизнь мне не раз спасал, за товарища был.

– Коли делу в подмогу будет, то и ладно, - произнес Ушаков негромко. И закончил уже, когда дверь за Лисом затворилась: - А уж я ли тебе услужил, аль ты мне помогаешь, то время покажет.

Глава 8

Уже дома, сидя в любимом своем кресле, Александр в очередной раз покрутил в руках жесткий листок: "Верно ли сделал? Ведь, если по понятиям судить, все одно, что красную повязку нацепил? А с другой стороны? Ну какой он уголовник, ежели по тем же воровским законам судить? Три ходки, и все по глупости. И что с того, ежели семерик за спиной, так у других и с одного захода иной раз вдвое больше выпадает.

Жесток закон за колючкой, до бессмысленности, до идиотизма. По сути, ему, как правильному бродяге, с профессором тем не по понятиям кентоваться было, как никак очкарик в "придурках" ходил - дневалил?"

Он прислушался к собственному состоянию: " Не вор я по характеру, так, крадун мелкий, по случаю, чего уж тут перед собой-то лицемерить. И не будь той сумки дурацкой, что, по карманам бы полез? Да ни в жизнь".

Он вздохнул, и опустил бумагу на стол: "А вот кровопийц, которые за пару монет готовы любому глотку перегрызть в лагере пришлось повидать. И у всех оправдание было. Простое и незамысловатее: Так, мол, фишка легла. Сам бы отдал, не стали бы ни его, ни семью пытать. И резать никто вроде всерьез не думал. Кто на водку грешит, кто на глупость, однако никто, ну почти никто, про того терпилу в длинных своих рассказах-исповедях в зоне не вспомнил, ни про тех, кто что в больничке после их лихого дела дошел, ни про тех, кто инвалидом навсегда стал".

"Терпила - он по жизни телок, - вот и вся логика.
– Есть люди - волки, а есть - овцы, и сами виноваты, что они такими уродились".

Размышлял, думал, а в мыслях нет-нет, да и всплывало лицо паренька, встреченного на Московском базаре.

"Поздно философией заниматься, - Александр сжал губы и повернулся к свету от горящих в камине поленьев.
– Решил, знать, так тому и быть".

Привычно уже потянулся к колокольчику, собираясь позвать слугу, и замер: "Не стоит. Это дело самому нужно сделать".

Поднялся, выглянул в застывшее окошко на ночной заснеженный двор и принялся одеваться. Отыскав в людской старый мешок, заступ, похожий на кочергу, прихватил лампу, санки, двинулся по темному парку к заветному сараю.

"Так с охраной и не решил ничего, - подумал Лис, оглядывая темный частокол ограды.
– Суета, беготня, вот и не дошли руки-то".

Он разгреб снег и протиснулся внутрь баньки: "Холод, пыль, однако, судя по всему, никто тут после него не был".

Добраться до кубышки оказалось не просто, а уж пока вынул наверх, взмок всерьез. Как ни увлекся, хватило ума вовремя остановиться.

Осмотрел кучку золотых и серебряных монет, сваленных на холстину, и усмехнулся: "Ну и какой смысл шустрить? Тут на всю жизнь добра хватит, только успевай тратить". Выволок неподъемный мешок на снег и остановился, вытирая испарину: "И на кой мне этот горшок сдался. Живи себе припеваючи, барином".

"Да не в деньгах дело, - наконец смог подыскать ответ.
– Здесь мне все даром, дуриком пришло. А как пришло, так и пропасть может. Чужое тут все. И люди и обычаи. Там я вырос, в школу ходил, а здесь? А здесь ты уважаемый человек. Ловкий, умелый. Везучий, наконец.

Представим, нашел горшок, и назад вернулся, и что? С кучей побрякушек, которые еще барыге спихнуть надо, да с той моей "удачей" я через неделю опять в камеру вернусь. Да уже по такой статье, что следующие десять лет в зоне гнить. Этого хочешь?"

И с содроганием вспомнил дурные выходки пьяных конвоиров, вопли соседей по камере, "терки", "разборы", " постановы" и "дороги". Грязь, ругань, уркаганские подначки. "Да пропали оно все это пропадом. Но, как бы то ни было, дело, на которое подписался, все одно, сделать нужно..."