Распаленная нашей борьбой, полная безысходности и ужаса, я просто забываю, что в квартире есть еще кто-то, кроме меня и Севы, а потому, когда спина утыкается вместо холодной стены во что-то горячее, хотя и не менее каменное, пугаюсь еще сильнее.

Успеваю заметить растерянный взгляд коллектора мне выше плеча, а через мгновение он уже летит спиной вперед, с диким грохотом ударяется о закрытую дверь и сползает вниз.

На мои плечи падает горячая каменная тяжесть, мягко влекущая к стене, точно к стене, холодной на контрасте с раскаленным телом, и весь проем коридора занимает широченная спина Ивана, обтянутая белой футболкой.

Ошарашенно смотрю на эту спину, поражаясь ее ширине и мощи. Надо же, как он вообще умудряется спокойно проходить здесь, в моей малюсенькой хрущевской прихожей? Она же ему определенно в плечах тесна. Эти мысли странные, нелепые, учитывая все происходящее, но я за них цепляюсь и почему-то усердно думаю, словно завороженная, наблюдая, как медленно, обманчиво медленно двигаются мышцы, сокращаются, напрягаются, когда Иван делает шаг вперед, поднимает с пола коллектора, которому, похоже, невероятно трудно дышать из-за удара и падения. Он даже какие-то звуки издает, что-то на матерном и мужском. Но это все – фоном сейчас, сквозь гул в ушах.

Прижимаюсь к стене, таращусь на спину Ивана, молча, методично и как-то равнодушно даже избивающего коллектора в тесноте моей прихожей.

Это происходит словно в замедленной съемке, немом кино, заполненном странным жужжанием. И пленка в этом кино – явно порченная, с лакунами, черными, с неровными обугливающимися краями…

Моргаю, пытаясь прийти в себя, понимая, что совсем сейчас не в адекватном состоянии, царапаю холодную стену, не отрывая взгляда от творящегося в коридоре безумия.

Иван, между тем, так ни разу больше и не позволив коллектору упасть, постоянно придерживая на освежающих ударах по корпусу, открывает дверь и выталкивает его по лестнице вниз.

Стоит пару минут, наблюдая эвакуацию противника, а затем спокойно защелкивает замок и разворачивается ко мне.

Смотрит внимательно, щурит глаза.

– Как-то много у тебя ухажеров, жена брата… Это кто?

Облизываю губы, пытаясь осознать вопрос, но не получается. Перед глазами только белые мушки и недавняя картина методичного избиения коллектора.

Иван подходит ближе, хмурится, мягко подхватывает меня за подбородок, тянет вверх, изучая:

– Ударил тебя? Что сделал?

– Ничего… – мой голос, тихий и малоузнаваемый, пугает даже меня саму, сглатываю, мучаясь из-за сухости в горле, продолжаю, – ничего… Просто… Угрожал… Он… Он живой там?

– Беспокоишься? – хмурит густые брови Иван, а затем, не отпуская мой подбородок, наклоняется еще ниже, – море загадок в тебе, Алина…

Я хочу сказать, что никаких загадок нет, что я просто испугалась, что это человек – никто, и для меня ничего не значит… Хочу оправдаться.

Но мои оправдания никому не интересны…

22

Иван смотрит на меня, и взгляд его становится все темнее и глубже. Забирает мою, и без того весьма условную, волю, подчиняет. Я замираю, глупо вцепившись ногтями в уже порядком расцарапанные обои на стене позади.

Горячие пальцы на подбородке. Удерживают, применяя минимальную силу, даже не силу – легкое усилие, направленное лишь на то, чтоб обозначить намерение. Он не позволит мне отвернуться, спрятаться не даст.

– То мент этот, – продолжает говорить Иван, задумчиво, медленно, словно размышляя над тем, что происходит, – то врач в больничке…

Какой врач?.. О чем он? И вообще… Что говорит такое?

Надо спросить, но голоса нет, и сил нет на то, чтоб эти панические мысли, что кружатся в голове, конвертировать в слова.

– В школе еще… Тот мужик, что подвозил…

Тяжесть взгляда прибивает к стене, уже горячей от моего внутреннего жара.

Я хочу слиться с ней, хочу просто провалиться куда-нибудь, только бы не чувствовать его так близко, так интимно. Не дышать его запахом, одуряющим, горячим, словно песок пустыни, и терпким, словно морская соль. Я тону в этом всем: в общей опасности ситуации, в его хриплом медленном шепоте, грубости его пальцев, жесткости его взгляда…

– И вот еще один… Слишком много для скромной училки, а? Не считаешь? А что мой брат по этому поводу говорил?

Иван усмехается, пугающе холодно. И эта эмоция на контрасте с жаром взгляда, заставляет задрожать. Ощущаю, как мурашки по коже скачут, а губы сохнут еще больше.

Мне надо возразить ему, надо что-то говорить… Он такой бред же несет…

Подвозил… Кто? Когда? Единственный раз меня отец Левашова подвез, тот самый, что купил нашу машину… Чисто случайно, возле школы встретились… Почему я не могу этого сказать? Почему молчу и умираю от какого-то первобытного страха и волнения рядом с братом моего мужа?