Где все?

Или это затишье перед бурей?

И потом всё в один момент, по закону подлости, обвалится на меня?

Поставив себе в голове галочку поразмышлять над этим основательно, прикинуть, что делать дальше: самой выяснять, куда все делись, или не трогать лихо, пока оно спит, я без сил упала головой на подушку, закрыла глаза…

И, как всегда, вот уже на протяжении двух месяцев, увидела Ивана.

Он склонился надо мной, упер здоровенные ладони по обе стороны от головы и, серьезно глядя в мои, испуганно раскрытые глаза, приказал:

– Не отводи взгляда, Алина.

И я подчинилась…

– Алин! Ну ты что? – голос Севы врывается в мои воспоминания, и я, моргнув, понимаю, что на время вылетела из реальности, опять оказавшись в своих кошмарах.

– Что? – провожу пальцами по рубашке, глажу плечи, делая вид, что пылинки стряхиваю, короче говоря, занимаю себя самыми банальными, призванными отвлечь от нарастающего в глубине души сумасшествия, вещами.

– Я говорю, приглашу Ивана к нам сегодня? – Сева удивленно рассматривает меня, должно быть, гадая, где я летаю.

– Да… – ну что делать? Ничего, совершенно ничего… – да, конечно. Я курицу запеку.

– Хорошо, милая.

Сева целует меня и идет открывать брату, уже звонящему в дверь.

А я остаюсь в комнате, боясь даже здороваться с Иваном.

Слышу, как мужчины переговариваются в прихожей, как Сева, преварительно крикнув: «Я позвоню, милая, пока!», закрывает дверь.

Подхожу к окну и смотрю, как Иван помогает брату сесть на заднее сиденье, пристегнуться, а затем, прежде, чем пройти к водительскому, резко поднимает голову и режет взглядом по окнам.

Замираю, словно пойманная с поличным кошка у сметаны, сжимаю нелепо пальцы.

Иван смотрит всего пару секунд, а затем усмехается и садится за руль.

Машина уже выезжает со двора, а я все прийти в себя не могу.

Потому что даже на таком расстоянии рассмотрела, что было в черных, жестких глазах Ивана.

Похоть и предвкушение.

То, что я вижу в его взгляде каждую ночь.

36

Курица подгорает, и по всей кухне опять распространяется дичайший мерзкий запах. Черт, похоже, я вообще разучилась готовить! Утром кофе, сейчас курица. Если и овощной салат умудрюсь испортить, это будет вообще смешно. Или, как говорят мои ученики, эпик фейл.

Нервно нарезаю огурец, периодически посматривая в окно. Сева звонил еще днем, говорил, что задержится с братом, куда-то им там надо было уехать, по делам.

Я в тот момент настолько была занята, что даже не уточнила, какие могут быть у них дела.

Работа учителя очень сильно способствует полному отключению сознания, знаете ли. Когда вокруг тебя всю перемену нарезают круги активные пятиклашки, кричат, ругаются, что-то бесконечно спрашивают друг и друга и у тебя тоже, периодически кто-то сует свой любопытный носик в учительские документы, а ты в этот момент пытаешься заполнить электронный журнал… Короче говоря, я люблю свою работу. Не знаю ничего более эффективного, чтоб полностью отключить голову от домашних дрязг и личных переживаний.

Но вот после занятий, когда наступает благословенная тишина, уже деваться от себя некуда…

Потому и курица горит, и огурцы плохо режутся. Мысли не здесь, потому что.

Я даже не представляю, каким образом смогу сегодня вести себя спокойно и равнодушно, сидя за одним столом с братом мужа.

Под его прямым, жестким, все понимающим взглядом…

Я не железная, в конце концов, и, что бы про себя ни думала, не законченная дрянь, чтоб легко изменять мужу и потом общаться в его присутствии с бывшим любовником, как ни в чем не бывало! Я знаю, что таких женщин много, и каждая – сама за себя в ответе. И кто я такая, чтоб расхаживать тут в белом пальто.

Просто для меня лично это все невероятно тяжело. Невыносимо настолько, что пальцы слабеют, а перед глазами темные пятна.

Мельком вспоминается, что когда-то сама хотела признаваться Севе в своей неверности… Боже, какая дура. Какая слабая, никчемная дура.

Даже быть честной перед самой собой не могу! Сдержать данное себе обещание не способна!

Очередной телефонный звонок заставляет дрогнуть руку, и я не сдерживаюсь, ругаясь и интенсивно высасывая из пострадавшего пальца кровь.

Смотрю на номер, незнакомый.

Пару секунд жду, надеясь, что абонент угомонится… А затем беру трубку.

В конце концов, если это коллекторы про меня вспомнили, то лучше знать, чем не знать.

– Арина Родионовна? – женский голос звучит взволнованно.

– Алина, – на автомате поправляю я, – слушаю.

– Простите… – винится голос, – я бы хотела поговорить с вами… О вашем муже.

– А что с моим мужем?

Боже! С Севой что-то случилось? Но как, он же с Иваном?

Колени подрагивают, и я, обессилев, сажусь на табуретку.