Нос у него был заострившимся, а щеки казались впалыми. Белые длинные пальцы судорожно стискивали плошку.

— Эйна.

— Она обращалась к тебе иначе, — сказал Аллорий, продолжая изучать грубую щербатую чашку.

— Эйна — мое настоящее имя.

— Ясно…

Он пил, шумно заглатывая воду..

— Я умру? — неожиданно спросил Аллорий. — Я не хочу умирать, Эйна.

— Ты не умрешь.

Обещание далось легко, и лицо парня посветлело.

— Так ты меня выпустишь?

— Выпушу, но не сейчас.

— Почему?

— Позже.

Он сник. Я могла бы объяснить, что, если отпущу я его немедленно, наставнице приведут другого мальчика, но Аллорий вряд ли бы понял… Мне хотелось, чтобы на нем все закончилось.

Только я снова ошиблась. Аллорий слишком быстро терял силы: он стал с трудом двигаться, и только глаза на его исхудавшем лице еще оставались живыми. После памятного разговора пленник ни разу не попросил освободить его, а Ассолонь по-прежнему обещала, что до успеха осталось совсем немного.

— Аллорий! — прошептала я, но, конечно, не разбудила парня с первого раза.

Он стал очень много спать.

— Эй! Аллорий!

Окрик заставил его открыть глаза. Без интереса юноша наблюдал, как я отпираю клетку.

— Зачем? — спросил он, вяло ворочая языком. — У меня нет сил бежать.

— Будут, — пообещала я, прислушиваясь к посторонним звукам.

Ассолонь вот-вот должна была спуститься.

— Положи это в карман, а лучше одень, но так, чтобы не было видно.

— Амулет? — спросил пленник.

— Защита, — торопливо объяснила я.

Мне послушалось, что только что открылась ведущая в подвал дверь.

— Когда она начнет обряд, амулет оглушит ее, а к тебе вернется часть сил. Ты сможешь уйти.

Я замолчала. Ассолонь приближалась.

— Все готово? — спросила она.

— Да, наставница.

— Хорошо, можешь идти. Сегодня ты мне не понадобишься.

Особняк был красивым и мирным, действительно чем-то напоминая любовное гнездышко. Около дома росли цветы, за которыми Ассолонь ухаживала своими руками, и любое время года, кроме зимы, ее сад оставался прекрасным. Я села по подоконник, откуда открывался вид на любимую клумбу наставницы, и стала ждать.

По всем признакам, Аллорий уже должен был выбраться из подвала, но особняк оставался тихим. Прошло еще полчаса. Я вытерла ладони о передник и сама отправилась вниз. Нужно было узнать, что там случилось.

Клетка оказалась пустой, дверь в комнату для обрядов — приоткрытой.

— Наставница? — позвала я.

Никто не ответил.

— Аллорий? Ты тут?

Я толкнула дверь, и передо мной открылась ужасная картина. Ассолонь лежала в центре комнаты с неровным пятном крови под головой, как если бы ею били о каменный пол, а бывший пленник сидел у стены. У него не было сил встать.

— Наставница!

Я бросилась вперед, хотя уже поняла, что она не дышала.

— Бесполезно, — хрипло произнес Аллорий. — Она мертвая. Я ее убил.

— Зачем? Ты же мог просто уйти!

Я прижала к себе голову наставницы, опухшую и странно синюю.

— Я должен был! Она — зло!

— Она хотела спасать людей, — сказала я, прикрывая глаза умершей.

Смерть изменила ее. Я с трудом могла поверить, что эта незнакомая женщина — моя наставница. Аллорий расхохотался.

— Нет сил, — пожаловался он. — А ведь я еще должен убить судью. Почему нет сил, Эйна? Ты мне обещала…

Часть свечей погасла, и лицо Аллория скрадывалось тенями.

— Ты потратил их на нее, дурак! Не за чем было, — я запнулась и облизнула сухие губы, — не зачем было так усердствовать.

— А я думал, ее смерть вернет мне силы.

— Колдовство так не работает… Верни мне амулет!

Он лежал рядом с бедром Аллория. Рука парня вслепую нащупала плетеный шнурок оберега.

— Держи, — сказал он, протягивая мне подвеску на открытой ладони.

— Брось! Я к тебе не подойду.

— Ты чего, Эйна? — убийца моей наставницы как будто удивился. — Я бы тебе не навредил!

Его рука дрогнула, пальцы сжались вокруг камня, однако затем Аллорий бросил мне подвеску. После этого он опустил голову.

— Ты собираешься мне мстить? За нее?

— Нет, — сказала я чистую правду.

Наставница заплатила жизнью, чтобы Аллорий жил. Это не должно было быть напрасно.

— Не ходи к судье, — попросила я. — Ты все равно не доберешься до Ульварса. Тебя схватят и казнят намного раньше.

— Я должен.

— Глупо. Тогда ты умрешь, и все это тем более станет бессмысленным.