А вот и Лeлина колыбель, до сих пор стоит возле Нянюшкиной узкой кровати. И до сих пор маленький матрасик из соломы покрывает простынка такой ослепительной белизны, словно её крошечная хозяйка вышла во двор погулять, а не выросла и стала взрослой девушкой. Как Няня сказала? Взрослая она уже девица восемнадцати годов? Да ведь это не так уж и много! Куда спешить и зачем, если она даже в куколки ещё не наигралась!

Вспомнив, что подруги ждут её, чтобы продолжить забавы, Лёля повысила голос:

— Нянюшка, ты здесь? Отзовись, голубушка, просить тебя об одолжении хочу…

Никто ей не ответил. Где же Нянюшка? На кухне или на лавочке сидит своей излюбленной, от трудов отдыхает? И что же делать тогда? Решившись, Лёля быстрым шагом пересекла нянину комнату и отворила маленькое окошко. Она не ошиблась, няня и правда оказалась внизу, на завалинке. Белоснежная кружевная груда покоилась на её коленях, а пальцы ловко орудовали крючком, переплетая быстро бегущие нити из большого клубка.

— Нянюшка! — крикнула Лёля, перегнувшись через подоконник. — Дозволь потревожить тебя, с просьбой обратиться!

— Конечно, моя козочка! — Нянюшка отложила вязание и улыбнулась Лёле. — Проси что хочешь, золотая моя. Сейчас подойду к тебе, милая.

Старушка сделала попытку подняться, и Лёля поспешила её опередить:

— Сиди-сиди, я сама к тебе спущусь!

Она отбежала от распахнутого окна и уже хотела было выйти из светлицы, как взгляд её притянул большой сундук у стены. Богато изукрашенный, с ромбами да кругами, вырезанными на крышке. А зачем дважды ходить, когда подруги ждут, а она и за один раз оборотиться может? Няня же дала понять: всё, что Лёля у неё ни попросит — всё даст воспитаннице своей.

Лёля решила, что сама выберет тряпочек, каких поярче, а с ними уже спустится к Нянюшке и разрешения испросит. Она присела возле сундука и не без труда подняла его тяжёлую крышку.

Сколько же вещей там было! Но к разочарованию Лёли здесь лежали уже готовые наряды. Где бы Нянюшка ни хранила свои запасы тканей и собственноручно связанных кружев — то был не этот сундук. Одной рукой придерживая крышку, второй Лёля бездумно перебирала одежду, пахнущую ароматными травами из тряпичных мешочков, и узнавала богатые платья сестры и матушки. Она уже с надеждой присматривалась к маленькому угловому шкафчику, как вдруг…

Увидела среди нарядов драгоценных что-то странное, то, что не могла объяснить. Очень лёгкий, тонкий кусочек ткани с золотистым плетением будто бы сам попал в её пальцы. Ткань походила на ту, что была у Негомилы, такая же нежная и дорогая. Только шершавые пятна на ней, давно высохшие и заскорузлые, жёстко контрастировали с прохладной гладкостью. И цвет пятен этих чудной такой! Тёмный, но яркий, как глаза Кощея. Не было в Прави таких цветов.

Взяв загадочную находку, Лёля прикрыла сундук и выпрямилось. Сердце стучало дробью, кололо и ныло, и отчего-то захотелось прижать этот клочок ткани к беснующейся груди. Может, так она и поступила бы, но на пороге раздались шаги.

— Не дождалась я тебя, доченька, разволновалась и сама пришла…

Нянюшка замерла в дверном проёме, руки с зажатым кружевом опустились, клубок выпал и покатился к Лёлиным ногам. Лёля рассеянно отметила про себя, что закатился он под стол, о ножку его ударился и замер. Она знала, что должна что-то сказать, но слова не шли.

— Ох, милая... — в стоне старушки звучала скорбь и плохо скрытая тоска, — нашла-таки…

— Что это такое, родненькая? — Леля поняла, что осипла, прокашлялась, возвращая голос, взгляд снова уткнулся в тёмные пятна. — Неужто плохое что-то? И видом диковинное… — Несмотря на переживания, отдавать найденный кусочек ткани не хотелось. Было что-то знакомое в переплетениях золотых нитей, что-то тёплое, светлое, далёкое, как звёзды над головой.

— Это Догоды платочек. — То же самое светлое и тёплое чувство сквозило в речи няни, когда она обняла Лелю за плечи и бережно забрала платок. — Только в крови он. Твоей крови, дитятко моё.

Глава 2

— Моей?.. Крови?.. Нянюшка, а что это за чудо такое — кровь? — Лёля чувствовала, как в ожидании ответа замирает сердечко. Знать, откопала она в сундуке у Нянюшки тайну какую-то, а любопытство никогда Лёле чуждо не было.

— Кровь, милая моя, — Нянюшка задумалась, ласковым жестом поглаживая платок, — это жизнь твоя, твоя душа… Бывает, потеряет человек всю кровь, и смертушка к нему приходит. А бывает, плохой человек, злой, тогда говорят, что и кровь у него дурная…

— Вот же диво, — покачала головой Лёля, — никогда прежде не видала подобного. Да и цвет необыкновенный такой. Где же кровь эта у меня находится и как на платочек попала?

— Эх, светлая ты, Лёлюшка, чистая, словно цветочек полевой. Кровь-то, она внутри всего живого протекает, неважно — бога ли, человека. По ручкам, по ножкам бежит. Только не права ты, коль считаешь, что крови раньше не видела. Много крови было в твоей жизни, много страданий, голубка. Но батюшка Сварог уберёг. Нельзя детям видеть то, что ты видела, нельзя помнить да в снах беспокойных к тому возвращаться. Душа ж ты моя безгрешная! — Нянюшка обхватила голову Лёли и прижала к худощавой груди.