В тот год набежчики подошли вплотную к Къольхейму. Отец приказал достать из оружейной кладовой тяжелые двуручные мечи и алебарды.

Штурм начался много после полудня, но уже на рассвете пришельцы из Белого Поля принялись шнырять вокруг Къольхейма, воплями и мельтешением выматывая душу его защитникам. Замок настороженно молчал.

В только им ведомо как выбранное время кочевники собрались вместе. Жутковатые пришельцы замерли на секунду, потом вдруг сорвались с места, и вот темная завывающая толпа несется к стенам, догоняя свои же выпущенные стрелы. Кочевники не имеют никакого понятия о воинском строе и спускают тетивы не разом, а кто как успел, но оттого их стрелы еще опаснее. Защитники замка не могут ни угадать время между залпами, ни найти на стене наиболее безопасное место. Стрелять в кочевников тоже толком не получается.

Шесть всадников, раскачивая подвешенный на ремнях между седел каменный брус тарана, налетели на ворота. Нескольких ударов хватило, чтобы выбить створки.

Орда клубилась у разрушенных ворот, но проем в стене был слишком узким, чтобы в него смогли проехать сразу много всадников. Едва ли двум десяткам удалось вырваться из толпы. Радостный вой свидетельствовал об их успехе. Ответом ему был сигнал боевой трубы с башни замка. Люди клана выбегали из цитадели, окружали врагов, сбившись плотными тройками, два мечника и алебардист. Поднятые клинки не давали арканам затянуться, а у алебарды длинное древко, легкие сабли кочевников бессильны против такого оружия. Даже догадавшись, что попали в ловушку, набежчики уже не могли вырваться, навстречу сквозь узкие ворота перла толпа их же сородичей.

Оставшихся набежчиков, столпившихся у решетки, положил слаженный ружейный залп со стены.

Кочевники в тот год больше не появлялись.

В Къольхейме были длинные тяжелые мечи, здесь – стражнические палаши. Там алебарды, здесь ружье. В замке стрелки были укрыты на галереях, здесь…

– Встаем! – рявкнул Оле и для верности рванул меня вверх за ворот.

Я не увидел взлетающих по сторонам защищающих меня палашей. Только ружейный ствол, а за ним, на самом пределе дальности выстрела, бородатого набежчика, взывающего к своим богам.

В кого верят кочевники?

Приклад тупо ткнулся в плечо.

В меня вцепились сразу с двух сторон и, кажется, еще и сзади, потянули в снег.

Снова лежу носом вниз. Прошла ли хоть пара секунд?

Кочевники взвыли так, что, казалось, тучи должны были сорваться с неба и упасть под копыта кхарнов. Взвыли и замолчали.

Когда я наконец смог вывернуться из-под крепкой руки Оле и стряхнуть с ресниц налипший снег, набежчики клубились вокруг упавшего бородатого. До каравана им как будто и дела не было.

Кочевники подняли своего убитого (раненого?), положили его на натянутые между двумя седлами арканы и молча поехали прочь. Не оглядываясь. Всё?

Назад в Гехт возвращались быстро. Тягловые кхарны сейчас бежали наравне с скаковыми, и их даже не приходилось подгонять. Лохматые быки опускали головы с грозно торчащими вперед рогами, будто хотели кого-то забодать. Я знал, что так кхарны делают, когда чуют врага. Все скаковые сейчас шли под всадниками. Караван щетинился ружейными дулами и обнаженными клинками. Сидящая в санях Герда намертво стиснула в пальцах пороховой рожок и кисет с пулями. О том, чтобы продолжать путь на запад, нечего было и думать. Большому отряду, собранному в городе, легко разделаться с кочевниками, но одному каравану не следует больше испытывать милосердие Драконов.

До Гехта добрались без приключений. То ли отряд, предводительствуемый покойным ныне шаманом, был единственный, то ли основные силы орды тянулись к другой добыче.

Так или иначе, но уже через двадцать минут после нашего появления на башне ратуши посверкивал гелиограф, оповещая о набеге соседние города и замки, а в храмах и на Часовой гудели колокола, созывая ополчение.

Купцы мрачно осматривали сани с товаром.

– Принесло ж их, фунсов неумытых! – зло сплюнул Гест Гастис. – Теперь неделю, не меньше, из города ходу не будет, а потом сами не поедем – тракты раскиснут!

Кираса, не такая, как у городской стражи, гладкая, а с гребнями, идущими вдоль спины и груди, с выпирающими наплечниками и высоким воротником. Поверх такой трудно затянуть аркан. Шлем с широкими полями и нащечниками. Казенный карабин и все, к нему полагающееся. Кхарн, мой Ским, в Белое Поле всегда идут с «родным» быком. Клинок тоже свой, привычный руке.

Таково снаряжение ополченца, уходящего в Белое Поле выслеживать и истреблять кочевников. Мое тоже.

Ни один раз прежде просил я капитана Свана взять меня с собой в поход против объявившихся на трактах разбойников, но Оле только рычал и ругался – в Белом Поле, мол, хватает забот и без того, чтобы тебе нос вытирать! Подростков не берут в воинские походы.

Но сегодня я настроен очень решительно. Я знаю, что скажу Свану, и что Хельге. Знаю даже, что скажу Герде, и что она ответит мне. Должна ответить. В конце концов, я хронист! Я должен… Я имею право…

Вместе с остальными ополченцами, я получил снаряжение в стражнической оружейной. Кирасами и шлемами ведал капрал Освальд Харп, прекрасно знающий нашу семью и мой истинный возраст. Я боялся, что придется объясняться еще и с ним, но хозяйственный страж был занят. Ветераны с серьезными лицами советовали новичкам намазаться маслом, чтобы арканы кочевников соскальзывали. Какой-то дюжий детина поверил бывалым воинам и пошел требовать недополученный продукт. Пока капрал Харп объяснялся с ополченцем, в оружейной орудовал молодой стражник, замороченный настолько, что выдал бы амуницию и Вестри, вздумай наш пес за ней явиться.