— Завтра будет хорошая погода.

Наблюдать за тем, как быстро Ванда перемещается в небольшом сферическом пространстве своего дома, интересно. Смуглая даже зимой кожа отсвечивает золотистым оттенком, длинные чёрные с обильной проседью волосы заплетены в три косы. Странная, загадочная женщина. Но совершенно нормальная, ничего схожего с тем, какой её видела Лена в ночь поисков, и совсем не такая, как её расписал бармен.

Ванда опустилась на табурет, покрытый кухонным полотенцем, и её лицо стало угрюмым.

— Всё конечно в этом мире. И меня это радует. Не может не радовать. Вы, проживающие свою жизнь на бегу, живёте будущим, иногда прошлым и никогда настоящим.

— А вы?

— Я вне времени. У меня позади целая жизнь.

— Это правда, что ваша мать была шаманкой?

— Правда.

— А вы?

— Я Ванда Эн — маленькая девочка из прошлого, которая помнит всё, что может сохранить память. И даже немного больше. Я помню свои мысли и то, к чему стремилась тогда. Бесконечная череда дней, и каждый день как целая жизнь. — Зигзаги морщинок под просветлевшими глазами разъехались дугами. — Потом юность. Суматошная и невнятная, с непонятной сменой эмоций, с постижением многих истин и разочарованием в них. С тягой к таинственному и вневременному, к тому, что пугало на каком-то глубинном, подсознательном уровне. Я смотрела на мать, я пыталась понять, но обряд посвящения, который она провела, напугал меня, поначалу я не приняла его, хотя интуитивно познанный страх привлекал и завораживал своей новизной и доступностью. Страх был со мной, внутри меня. Глядя в пустоту, которая была до моего появления на свет, и представляя мир после своего ухода, я не могла думать об этом без внутреннего содрогания и лёгкого внутреннего спазма. Мать открыла мне истину, с тех пор представление своей собственной смерти уже не так сильно волновало меня. А порой мысли о смерти были даже приятны. Появилось ощущение спокойной одухотворённости и сопричастности. — Ванда перевела взгляд на старую фотографию на стене. Из самодельной рамки, сооружённой из обструганных палочек, перевязанных по углам пенькой, на них смотрела красивая пожилая женщина, чем-то отдалённо похожая на саму Ванду. Смотрела вдумчивым пугающим взглядом. — Мама ушла рано. Но успела кое-что мне передать, немного, в основном на уровне ощущений, а не знаний.

— Вы видите будущее?

— Иногда.

— А прошлое?

— Скорее, чувствую!

— Как это происходит? Возникает видение? Или как? Вы что-нибудь делаете?..

— Вас интересует, шаманю ли я? — Ванда улыбнулась, изогнув морщинистые губы в грустную, снисходительную полоску. — Могу. Но этого не требуется. Ощущение возникает само. Неожиданно, как предвестник бродячей волны-убийцы, ломающей корабли, будто спички.

— Тогда в кафе… это тоже было?

Ванда промолчала. Она внимательно смотрела в глаза своей гостье, словно пыталась разглядеть в них её намерения. Взгляд женщины с фотоснимка.

— Вы сказали «беда» и что нужна тайна, а ещё, что проснулся Бадук. Что это всё значит?

— Бадук — хранитель тайны, в тайне сила. Бадук просыпается, когда в его пределах творится зло. — Её карие глаза потемнели, стали почти чёрными.

— А раскрыть эту тайну вы можете?

Ванда вздохнула, поднялась с табуретки, прошла к деревянному шкафчику, дёрнула ящик, немного покопалась внутри него и вынула синий бархатный, похожий на кисет, мешочек. Снова вернулась к столу, стянула с шеи косынку, аккуратно расстелила её на столе и вытряхнула содержимое мешочка. По белому полотну покатились округлые камешки.

— Это камни Бадукских озёр. Их приносят с горных вершин воды реки Бадук. Наши озёра уникальны, это место силы, они проточные. Воды реки последовательно протекают через все три озера. Первое — чаша любви, второе — чаша здоровья, третье — чаша надежды. Я собираю камни третьего озера, в них вся накопленная сила. Камни помогают мне открыть истину. Что вы хотите узнать?

— Я хочу узнать, что же произошло тем вечером.

— Но вы это уже знаете.

— Я знаю, что произошло убийство. Но кто убил, за что?

— Камни не назовут вам фамилию… А за что?.. Разве это имеет значение.

— Имеет! Если я буду знать мотив убийцы, то смогу его вычислить… Наверное…

Ванда снова долго смотрела ей в лицо, потом опустила взгляд, накрыла ладонями камни и принялась ворошить их, всматриваясь в хаотичную россыпь.

— Люблю к камням притрагиваться. Сразу проносится сгусток времени, что-то проявляется, подпитывается деталями, и информация начинает считываться.

Ванда глубоко вдохнула и так же глубоко выдохнула. После чего её глаза закатились, а дыхание стало ровным и звучным.

Ночь рассыпалась золой по белоснежному покрывалу леса. Развалилась, словно тучная больная старуха. Глухая, немая косматая ведьма. Нога болела. Тупая боль усиливалась с каждым шагом. Но идти надо быстро.

Он приподнял штанину. Так и есть: сквозь бинт проступила кровь. Надо торопиться.

Следы почти запорошило, но он нашёл её сразу. Звериное чутьё. Ворошить сугроб было жаль. За несколько часов тот обрёл естественные очертания запорошенной кочки, но делать нечего, зря, что ли, тащился сюда.

Он опустился на корточки и сунул руки в сугроб, пальцы упёрлись в тело. Разгребал быстро, не глядя. Также быстро и не глядя стянул с ещё не до конца остывшего тела комбинезон и остальную одежду. На миг, когда пальцы коснулись ажурного полотна нижнего белья, в нём взыграла кровь, но он пресёк желание глухим надрывным мычанием. Нащупал в кармане пакет, выдернул, встряхнул. Пакет развернулся лишь наполовину, затряс его сильнее. Он нервничал, это мешало. К тому же торопился, а одеревеневшие пальцы не слушались, раздвинуть слипшиеся края пакета не получалось, он вгрызся в них зубами, замотал головой точно так же, как Азуль… Картинка предстала перед глазами… Яркий луч солнца в отражении клинка на миг ослепил, пёс, выпустив из пасти пакет, вцепился в руку. Острая боль пронзила, но не помешала, подстегнула, и он резко всадил нож в загривок. Удар был точным, пасть расщелилась, пёс обмяк. А собачья сила и воля перешли к нему. Спасибо озёрным духам Ванды. Хотя какие, к чёрту, духи?