Тачка ревет мотором.

И мне реветь хочется.

Неужели все это в последний раз?

Смотрю на Отшельника не отводя взгляда. Рассматриваю его длинные пальцы, которыми он слегка сжимает кожаный гладкий руль. На его идеальный черный пиджак, обнимающий плотной тканью сильные натренированные руки. На красиво постриженную бороду и четкие скулы.

Гордый прямой нос и величественный высокий лоб.

Красивые губы.

Уложенные волосы в модной стрижке.

Он ведь чужой мне человек. Еще совсем недавно я боялась его, как огня. Скажи мне месяц назад, что Отшельник поселится в моем сердце, я бы покрутила пальцем у виска и не восприняла эти слова всерьез.

А сегодня я до боли между лопатками хочу продлить этот момент. Лишь бы он не бросал меня одну в жестоком мире.

Лишь бы он раскрыл мне свое сердце.

Я не знаю, что за история у него была пять лет назад и почему он все еще живет прошлым. Вспоминаю его разговор с Тигрицким… опять…

Я наивно поверила, что не безразлична Давыдову.

А он доказал мне, что я по-прежнему его игрушка. Просто кукла, у которой не может быть никаких чувств к своему хозяину. И он может просто выбросить меня, как только я ему наскучу.

И вот этот момент настал.

Отшельник тормозит тачку прямо возле входа в больницу.

Я тяжело вздыхаю, а сердце просто покрывается трупными пятнами и плесенью. Я не хочу уходить. Сейчас выйду на улицу — и все закончится.

Я больше никогда не увижу Льва Сергеевича, потому что мы из разных миров. Он — миллиардер и слишком редко выходит из своего мрачного замка.

А я обычная простушка с непростой судьбой.

Между нами висит пугающая тишина, прерываемая только гулом мотора.

— Приехали, — Лев Сергеевич говорит так, будто хочет поскорее от меня избавится.

Я боюсь на него смотреть, потому что знаю, что расплачусь. Поджимаю губы и нервно заламываю пальцы.

— Спасибо вам, — шепчу обреченно. — За все.

— Не стоит, — скромно отзывается его холодный голос.

— Я… ммм… вы столько сделали для меня, а я даже…

— Ты тоже много сделала, Дарина.

И почему он такой ледяной и отстраненный? Я не понимаю его… не понимаю…

Хочу спросить у него всякий бред: увидимся ли мы еще когда-нибудь, или может я смогу как-то его навестить…

Но я молчу. Потому что глупо задавать такие вопросы сейчас. Он ясно дал понять, что сегодняшняя ночь в отеле была последней.

И мы даже не занялись сексом.

Я точно ему надоела.

— Я пойду? — шепчу дрожащими от эмоций губами.

Мне слишком сильно хочется, чтобы Лев Сергеевич схватил меня за руку и приказал остаться. Сердце ухает в желудок, неприятно и больно.

— Иди, — отвечает сухо.

Обледеневшими от его безразличия пальцами я дергаю ручку дверцы. Она тут же открывается, впуская в салон прохладный воздух. Покрываюсь мурашками.

Ступаю на асфальтированный бордюр и, прежде чем захлопнуть за собой дверцу, вновь вижу холод в глазах Отшельника.

Большая тонированная тачка медленно отъезжает от больницы. Я смотрю ей вслед, глаза наполняются влагой. И внутри живота огнем горит просто. Про сердце вообще молчу — оно сгнило заживо.

И только здравый рассудок колет болезненно — я сама виновата.

Никто не просил меня привязываться и привыкать.

Никто не просил меня строить наивные предположения и догадки.

Никто не заставлял меня влюбляться в холодного безразличного монстра.

Это все я сделала сама. Сама себе позволили витать в облаках и думать, что между нами может возникнуть что-то большее.

Телефон вибрирует в сумочке, и я достаю его. Проверяю уведомления.

Мне на счет поступило два миллиона рублей. Вопросительно округляю глаза и вновь смотрю на отдаляющуюся от меня машину.

Я так благодарна Льву Сергеевичу за все. Он столько для меня сделал.

Только с его помощью я смогла за две недели закрыть мамины долги.

Он помог спасти моего братика.

А сейчас еще и щедро вознаградил после нашего прощания.

И это финальная красивая точка.

Меня бьет болезненным ознобом. Я прячу телефон и обнимаю свой корпус в поисках тепла. Дождь усиливается.

Иду в здание на негнущихся ногах. Мне так плохо, что просто словами не передать. Чувствую себя одинокой и брошенной. И сердце кровоточит, обожженное и тяжелое.

Кусаю губу до отрезвляющей боли.

Сильно стискиваю пальцы, даже костяшки хрустят.