Женщины стирали белье у источника в старом ущелье св. Маргариты. Там, по поверью, когда-то была сброшена в пропасть одна мученица. Ее обвиняли в измене мужу. Народ слишком поздно узнал о ее невиновности, толпа уже совершила с ней расправу. Утром люди пришли за ее останками, чтобы по-христиански похоронить, но нашли лишь кусок бересты с выдолбленным крестом. Тогда все подумали о святости Маргариты. Находка была извлечена из источника целой, и даже не промокшей. Такой знак был послан сверху, от убиенной Маргариты, так истолковали люди. На том месте закрепили большой деревянный крест. Теперь женщины с ближайших поселений ходили туда стирать белье. Обычно они располагались на узком проходе к крутой тропе, которая огибала горный массив и вела к водопаду. Засыпанная камнями, тропа привлекала только охотников, пробирающихся в горные засады. Еще в годы засухи отчаянные пастухи гоняли туда свои стада, и животные часто падали и разбивались.

Неожиданно, перед самым проходом, с цветками в руках, на одежде, и с распущенными волосами, появилась Марта, она была молчалива и просила пропустить ее на тропу к водопаду – напиться воды. Стиральщицы, почуяв неладное, прогнали ее – но она вернулась снова. Тогда одна из женщин решила попугать безумную Марту и натравила на нее своего пса, который так ретиво стал выполнять волю своей хозяйки, что бросился к Марте, а за ним ринулись и другие собаки. Свора загнала Марту в лес. И там все затихло.

Никто не осмелился идти в то густое полесье.

Когда об этом сообщили ее соседке, фру Эмилии, она указала на то, что слышала в ту ночь завывания в доме Марты.

С того дня, все бывшие у источника женщины, почти разом захворали. И ни один знахарь-лекарь не смог понять причину хвори или побоялся назвать ее вслух. Бабка Эмилия, быстрая на язык, взболтнула, что это чертова болезнь, и при такой болезни, говорили в старину, люди осуждены раз в году, в День повиновения усопших, выть по-собачьи.

Недолго ходили слухи. Вскоре пастухам пришлось услышать собачий вой от человека. Проходя у болота, ими было замечено какое-то шевеление. Они пробрались поближе и увидели поднимающуюся между кочек, скорченную, сморщенную женщину с серым, будто неживым лицом. Одетая в лохмотья, она бессмысленно бродила в зарослях вереска по краю торфяного болота. И руки ее напоминали ветки засохших на болоте берез, так несуразно они были расставлены, а тряпье, свисавшее с одеяния, было точь-в – точь как засохшие листья. Казалось, бродяжка что-то ищет, наклоняясь, время от времени останавливаясь, опускаясь на колени и перебирая редкие цветки. И без конца она дико выкрикивала слова на непонятном языке, будто обращаясь к кому-то, а после болтала себе под нос что-то невразумительное, напоминающее птичий щебет. Но вдруг завыла она так, что дрожь пробрала видавших виды пастухов.

Пастухи подробно рассказали об увиденном, но никто из них не признал в той женщине Марту. Откуда взялась та старуха? Или может это какая-то болезнь так изуродовала кого-то?

Викарий шел к Марте с тяжелым сердцем, ведь в людском мнении Марта превратилась в ведьму, поэтому в сердце его закралась вина перед несчастной женщиной, которую ждали пытки инквизиторов.

Он тем временем подошел к покосившимся воротам, которые давно не затворялись. Цветы, так искусно выращиваемые под окнами, завяли и засохли. Как же совсем недавно, с любовью, необыкновенно бережно, за ними ухаживала рукодельница Марта! И одаривала всех улыбкой, кто хвалил ее цветы. И вышивала крестиком эти цветы, как живые, на платках. Это было совсем недавно. И недавно выходил ему навстречу Ларс, предлагая отведать его домашнее вино под куропатку. Теперь никто не поливал засохшую, покрытую трещинами, землю, никто не спасал капризные садовые растения, и дожди не успели дать им влагу. Дом опустел, поник и накренился.

Поднявшись на две ступени, викарий оглянулся на пустующую будку. Он ожидал, как прежде, оглушительного лая сторожевого кобеля, и бойкого голоса Ларса, приказывавшего усердному сторожу замолчать. Как же раньше этот пес надрывался на каждого пришельца! Но вот не стало Ларса и люди забили пса палками, после того как он искусал человека на похоронах. Все решили, что собака взбесилась, как и Марта.

Сколько событий произошло за эти летние дни! И по-прежнему распахнуты двери сарая, где висит веревка повешенного Ларса, и болтает их ветер налево и направо.

…Марта сидела, забившись в угол комнаты, с поджатыми коленями. Он ее сразу заметил и остановился в нерешительности, хотя в комнате стояли потемки. Единственный просвет в окне был завешен серой дырявой суконкой.

Что сказать ей? Она сжала кулаки, вывернула их внутрь и уперлась ими с пол, как делают это безногие. Перед ней лежал мешочек из ризницы, где у отца Марка хранились крестики для крещения. Вот ее пальцы повыскакивали как чертик из табакерки к лоскутам, и начали перебирать тряпицы по одной, затем вытрясли содержимое мешочка – вместо крестиков, посыпались жуки и всякий мусор. Марта будто разговаривала со своими бегающими пальцами – спрашивала и отвечала на вопросы. Казалось, пальцы отделены от Марты. В ней трудно было узнать ту прежнюю жизнерадостную Марту, красота и сердце которой притягивали к себе многих и многих. Священник засмотрелся на то, что вытворяет Марта. Между тем, она уже сжимала какой-то мягкий предмет, подносила его ко рту, откусывала и с наслаждением жевала. На ее пальцы протекли струйки крови. Священник бросился к ней и очистил ее руки от того, что в них было – посыпались кусочки хлеба, пропитанного кровью.

– Марта, Марта, Марта. Что творится с тобою? Кто испортил тебя? Кто ОН? Где этот Демон? Скажи мне! Не молчи!

– Ты, – и она ткнула в него пальцем.

– Но это бред!

На лице Марты возникла рассеянная улыбка, и медленно указательным пальцем она снова ткнула священника в живот. Он отошел от нее, огляделся – везде стояли бадьи и корыта, наполненные водой, в них что-то плавало. Он схватил широкую посудину с водой и с ног до головы облил Марту.

– Если я виноват, не уберег тебя, почему ты не пришла ко мне?! Ты губишь себя, ты сгубила Ларса… Ты отреклась от Бога!