Когда все разошлись, Якоб попросил Мартина налить ему последнюю кружку. Он жил на самой окраине города и хотел напиться на свою дальнюю дорогу – ночи к осени становились длиннее и холоднее, а идти будет веселее. Опорожнив кружку до дна, громко оценив вкус напитка, Якоб поднялся, и не прощаясь вышел на пустынную улицу.

Его шатало из стороны в сторону, но он удерживал равновесие, сразу стал серьезнее, даже протрезвел слегка, но когда зашел за первый поворот – стала ему казаться всякая нечисть. Он твердо шел, борясь с этой напастью, но необузданная фантазия разыгралась не на шутку.

– Вот нечистая сила! Куда зовешь? Шиш я пойду! Слышишь?

Он понял, что его куда-то тянет, и…, мало сил сопротивляться. Луна пролила свой мерцающий свет на решетки железных ограждений и на дорогу. Хвостатый бес спрыгнул с ветки старой липы, согнулся, бросился вперед, между деревьями. Якоб пошел за ним, минуя одно дерево, другое…, тут и там царапая лицо и руки ветками акаций, сквозь которые он, оглянувшись, разглядел, как сидит кто-то там, позади, а крыше дома.

– Да кто это?! – выкрикнул он слабеющим от страха голосом, и дернулся обратно.

Ноги запутались в стелющихся ветках, но он вырывал и делал новый шаг. Не привиделось же? – подумал Якоб, и свалился как подкошенный. Он слетел в овраг, и только на дне оврага смог сам подняться, больше не ощущая посторонней силы.

Он вышел на дорогу и отчетливо расслышал стук лошадиных копыт. Но откуда происходили эти звуки? Оглянуться – прижаться к стене, пока не сшиб ночной всадник! Звуки застучали совсем рядом, но никто не появлялся. Якоб бросился наутек. Они уже стучали в ушах, эти проклятые звуки, и он бежал и держался за голову так, будто как шлем, нес ее в руках.

Навстречу, из темноты появился черный всадник на коне с черной попоной. Его мощный конь, шел галопом прямо на Якоба. Опустившись на колени, Якоб смирился со своей участью, но конь, фыркая, проскакал мимо, унося своего всадника, облаченного в рыцарские доспехи, и неподвижно сидящего, как статуя. Якоб в какой-то миг открыл глаза, и заметил, что всадник без лица или прикрыл лицо забралом.

В руке кольнула боль, как от стрелы. Покачнувшись и выдохнув воздух, он понял, что не может пошевелить рукой. Рука стала опухать и неметь.

– У-у! Задел! – простонал Якоб, и только теперь заметил, что он на Ратушной площади. Но как он тут оказался – площадь была в двух километрах от того места, где он впервые увидел всадника? А впереди мелькали мечущиеся тени каких-то людей, мужчин и женщин, бегущих, падающих и воздевающих руки к небу, и настигали их тени всадников на высоких скакунах, и срывались с коней волчеголовые существа, в ярости набрасываясь на своих жертв. Какие сцены разыгрывались перед ним?! Он видел апокалипсис! Во сне ли или наяву? Он отполз к ближайшей стене, и снова зажимал уши от топота копыт и свистящего звука, поглощающего крики и стоны истерзанных людей. Как ящерица, он юркнул в проулок, и сгибаясь, пробежал прочь отсюда, в сторону низких рыбацких хижин, туда, где заканчиваются железные ограды.

На пути, одинокой горой, возвышался последний из каменных высоченных домов городской знати. Якоб встал перед стеной этого дома, как вкопанный, и не знал, как обойти его. На крыше дома мелькнула тень. Он отпрянул со своего места, тень нависла над ним, и он завопил от страха, и вдруг тень исчезла. Задыхаясь и обливаясь потом, он перешел на другую сторону улицы, и невольно посмотрел наверх, туда, где на крыше было что-то замечено, и уже не в силах был оторвать его. Взгляд был будто прикован к углу крыши, где на самом краю, недвижимо, как статуя, кто-то сидел. Фигура сидевшего была худой, ссутулившейся, на нем не было одежд. Голову он прижимал к коленям. Ее удалось разглядеть из-за сверкнувших глаз.

– Нет! Почудилось! – Якоб протер глаза – вгляделся вновь – крыша одиноко торчала под небом, и никого на ней не было.

Город окутывал ночной туман – Якоб стал прислушиваться к звукам с площади, как будто они могли долететь сюда. Он услышал чье-то надрывное дыхание, как у загнанного зверя на охоте, и вдруг понял, что это его дыхание – он просто задыхался, и снова задирал голову наверх – Бес замер на крыше и сидел, угрюмый, сложив за спиной свои черные крылья. И в предутренних просветах, как бешеные, неслись по небу тучи.

– Да что это?! Помилуй Бог! – вопрошал Якоб.

Ему так хотелось поверить, что все это не с ним, что на площади ничего не случилось, что он не здесь стоит один, перед домом, ушедшим в глухую туманную ночь. Правая рука давала о себе знать, и когда он попытался ее поднять – она безжизненно повисла, а левой – он отмахивался от теней, блуждающих мимо.

– Все разбегаются…. Ну давай – выходи! Где ты затаился? – и Якоб увидел, как старуха медленно поднималась по ступеням.

– Эй! Старуха! А что там сегодня на Ратушной….. – но бабка растворилась во тьме. И Якоб едва договорил: – пло-ща-ди?! А?!