– Мы содрали с ее спины кожу. Мы дважды приводили ее в сознание. Но…

– Кому как не Вам знать ухищрения ведьм? Ей не порвали рот, не вырвали ногти, не ломали позвонки, не выворачивали лодыжки, не дробили суставы… Еще перечислить?

– Мы боялись ее смерти, – вступил в защиту палача брат Ронер.

Возникло молчание, в котором Инквизитор был абсолютно недвижим, и кто не знал его, мог подумать, что он заснул, стоя на ногах.

– …Вы уверены, что она без сознания, а не провела нас и не молится Бесам? – вдруг нарочито медленно проговорил брат Рамон.

– Да! Нужен врач, чтобы привести ее в чувство, – приглушенным голосом посоветовал палач.

– Тогда порвите ее щипцами и посадите на «ведьмин стул».

Инквизитор тщательно осмотрел пыточный стул. Это орудие было особенно популярно у братьев из австрийской инквизиции. По той позе, какую занимал грешник, инквизитор угадывал, как он себя поведет, и что способен выдержать.

Четырехножный, оснащенный шипами, с наручниками, блоками для фиксации жертвы, стул вызывал нестерпимые мучения и на нем многие не выдерживали – давали признания и выдавали соучастников, часто сознаваясь в том, к чему скорее всего были непричастны, но как долго длились эти испытания! Подумав, что на ведьмином стуле грешница может пробыть несколько дней, он изменил свое решение и указал подвергнуть ведьму пытке на дыбе-подвесе. Но после возвращения к ней сознания. Ее руки свяжут за спиной, другой конец веревки перебросят через кольцо лебедки, и дергая за веревку будут вытягивать хоть какие-нибудь признания. Но сначала нужно облить ее холодной водой, заставить глубже дышать. Эти испытания могут длиться не один день, но он сам, брат Рамон установил срок до завтрашнего полудня. Он понимал, что нужные признания можно скорее получить от других людей, менее искушенных в ведьмовстве. Нужно только напомнить им об ужасных преступлениях, о сожительстве ведьмы со священником, о шабашах на болотах. Они должны понять, что отреклись от Господа и принять наказание. А он получит необходимые свидетельства, подтверждающие доносы.

Он попросил Начальника тюрьмы провести его к другой ведьме, которую ведьмой никто не считал, но он разоблачил ее. И эта старая затворница призналась на допросе во всем. Безусловно, старуха оказалась коварнее той ведьмы, на которую он обрушил свои пытки. Эта скрывала от людей свою личину, прикидывалась знахаркой и еще кем-то. Когда он узнал о соседстве этих двух ведьм – у него развеялись последние сомнения. Одна загнала мужа в петлю, другая – ворожила, но уже появились доносы, что обе они летали на шабаш.

Охранник со свечой прошел в камеру вперед, и свет выхватил из тьмы согбенную фигуру женщины, которая находилась в молитвенной позе, с закрепленными в небольших отверстиях шее и руках. Выбор молитвенного преклонения брат Рамон сделал умышленно, и для этого был незаменимый инструмент. На Эмилию (так звали ведьму) надели «скрипку сплетниц».

Эта деревянная конструкция с дырами для конечностей являла собой орудие мягкой пытки, обладающее скорее символическим значением. Наказание вызывало у жертвы страдания от нарушения кровообращения и боли в локтях.

Так надлежит сидеть всем, кто сбился с пути праведного и скрывает свою сущность. Брат Рамон всегда готов им в этом помочь.

– Подготовьте ее к завтрашнему…, – проговорил брат Рамон, намекая, что камера пыток должна быть завтра освобождена для этой обвиняемой.

Выходя из ворот тюрьмы, Инквизитор, не оборачиваясь, жестом ладони остановил охранника – ему не нужны провожатые, которые услужливо дышат в спину. В наступивших потемках он пошел через площадь, и новые ветры принесли ему новые ощущения. Завтра инквизитор привезет священника. И в эту сторону теперь направлены его мысли. Но вот он дошел до укрытия, и уже не стал спешить с таким планом. Зачем хватать священника? Нужно сначала вытащить всех еретиков и ведьм из их пещер, где они прячутся как крысы. Они ждут от него, когда он схватит священника. А он не будет спешить до конца. Они увидят свою кровь, и когда напьются ею сполна, и когда захлебнутся от нее, – вот тогда он им покажет мясо этого развратника, предавшего святую Церковь. Он оглянулся – вокруг ни единой души. Все попрятались! Все грешны! Всех нужно пытать! И он увидел соглядатая на крыше. Куда забрался! – подумал Инквизитор. – И сидит не иначе как ангел над гробом в склепе. Сложил свои крылья…. Крылья? – Инквизитор прищурил глаза – да, ему показались опущенные крылья.

– Крылья у человека? Кто же там?! – не своим голосом выкрикнул Инквизитор, пятясь назад, и задирая голову.

Но в унылой темноте, где даже замолкли трусливые собаки, он больше ничего не смог разглядеть.

Эти дождливые осенние дни для тех травниц, что боролись за жизнь священника, показались хмурыми и долгими. Они пришли на рассвете, немые и истощенные, чтобы вылечить пастыря, и через один рассвет он пришел в сознание. Они дали ему ту крепь, за которую он ухватился, как за соломинку, и оживал, витая между жизнью и смертью.

Цветы его сада, что накануне, казалось, завяли навсегда, снова расцвели. И ярко, и вожделенно пахли.

Что привело травниц в трудный час? Кто бы знал. Откуда они прослышали о его беде? Только молитвы могли им подсказать это. Знали ли они, что священник стал таким же, как они – он никогда не заговорит, его объединила с ними общая беда. Когда-то в молодости они были изнасилованы при нашествии варваров в их городок, что за озерами Йыкси горной гряды Раадъярв. Магистр выжил и чтобы никто в округе не узнал, каким издевательствам подверглись горожане, он отправил своих палачей отрезать языки тем, кто много может рассказать. И ушли те женщины в скитания, и стали колдуньями, лекарками и травницами.

Старухи были встревожены, и постоянно своими жестами указывали Кристине на Коден, откуда идет угроза.

Инквизитор, как безумный, вершил свой суд, в жернова его судилища попадали все новые и новые невинные люди, кричавшие под пытками, что они еретики, колдуны, ведьмы, отступники, и в лесах крестьяне с окрестностей стали находили истерзанных беглецов и беглянок из Кодена. Либо их настигала стража на лошадях, либо волки, отбившиеся от стай, покинувших эти места. На кладбищах, наподобие горок кротов, росли могильные холмы с неопознанными останками людей.