Реальность была прозаичнее. Алексей предпочел, чтобы вместо стали потрудилось золото, и предложил туркам награду за голову Русселя. Вскоре Тутак, который до сих пор был союзником молодого нормандского государства, предательски захватил Русселя на пиру. Затем он передал нормандца Алексею в Амасии (современная Амасья), расположенной в Северной Анатолии. Интересно сообщение Вриенния, будто местное население было расстроено перспективой возвращения под власть византийцев, и Алексею пришлось схитрить: он изобразил, что ослепил Русселя, то есть сделал его негодным правителем. В этом рассказе ощущается привкус легенды (в конце концов, Вриенний был женат на дочери Алексея, Анне Комнине), однако зерно правды в нем есть: Руссель оказался надежным защитником, и многие люди были недовольны очередной сменой власти.

Хотя попытка создания нормандского государства в Анатолии провалилась, оно оставило свой след. Потеря региона для Византии началась с Манцикерта, а закрепило ее поражение у Сангария. В течение двух лет после этого значительные территории Малой Азии находились под властью нормандцев. И хотя будущие поколения нормандских наемников оказались более податливыми – напоминая по характеру скорее Эрве, чем Русселя, – эти выходцы с Запада продолжали оставаться подрывным элементом в императорском войске. И действительно, тот же самый Алексей, который заслужил признание тем, что усмирил Русселя, позже попытается использовать силу западных «франков» в собственных целях.

Анна Комнина, византийская принцесса и историк, писала о старшем сыне Гвискара Боэмунде с трепетом, страхом и неохотным уважением. Он был «настоящим чудом» – человеком, внешность которого внушала восхищение, а имя вселяло ужас в противников. Боэмунд возвышался над своими соратниками, выделяясь шириной плеч и груди, большими руками, массивной спиной и шеей. Вместе с грубым обаянием в его поведении проскальзывала дикость. Даже смех его скорее угрожал, чем приглашал повеселиться. Боэмунд отличался высокомерием и хитростью и тщательно подбирал двусмысленные слова. Ровней Боэмунду был только сам император {201} .

Во многих отношениях Боэмунд в повествовании Анны выступает антигероем, который противопоставляется ее великому отцу, императору Алексею Комнину. То, что Боэмунд приобрел такое значение, неслучайно – ведь за 37 лет царствования Алексея никто другой не доставлял ему столько неприятностей. Поражение Русселя де Байоля, возможно, означало конец построения нормандского государства в Малой Азии, но эта попытка оказалась лишь прелюдией к более серьезным угрозам со стороны Готвилей. После падения Бари в 1071 году Рожер стал наместником на Сицилии, а Гвискар почти 10 лет потратил на подавление восстаний и борьбу за власть и влияние с папой, чье стремление к примирению укрепилось после падения Апулии. Но довольно скоро Роберт начал задумываться о более смелых предприятиях.

Очевидной целью была Византийская империя, которая долгое время оставалась главным соперником Роберта. Провинции империи в Греции и Иллирии лежали недалеко – на другом берегу Адриатического моря. Внимание императора все больше и больше занимала угроза со стороны турок на восточной границе, и эти регионы казались легкой добычей. Более того, Роберт мог надеяться не просто отобрать еще одну или две византийские провинции. Правильно разыграв карты, он получал шанс сместить императора. После битвы при Манцикерте и восстания Русселя империя балансировала на грани краха. Все, что требовалось, – чуть-чуть подтолкнуть ее (по крайней мере, так казалось).

У Роберта была и другая, не такая возвышенная причина завладеть новыми землями в Греции и на Балканах. Гвискар был женат дважды: сначала на нормандке Альбераде, а затем на Сишельгаите, дочери князя Салерно. Второй брак был выше уровнем, и вероятно, всегда предполагалось, что главными наследниками Роберта станут сыновья от Сишельгаиты. Однако оставался вопрос: что делать с его сыном от Альберады – Боэмундом? При трех младших детях от второго брака Роберт ничего не мог предложить ему в Италии, и существовал риск, что неудовлетворенный Боэмунд возьмет дело в свои руки. Сишельгаита прекрасно осознавала эту угрозу. Когда в начале 1073 года Роберт тяжело заболел, она поспешила созвать совет, на котором добилась назначения преемником своего старшего сына Рожера Борсы {202} . Решить эту запутанную проблему обещали новые завоевания в Греции и на Адриатике: добытые земли можно было отдать Боэмунду, не трогая итальянских владений Роберта, которые оставались в руках его младших сыновей.

На протяжении большей части 1070-х годов Роберт избегал вражды со своими византийскими соседями. После падения Бари Роман IV установил контакты с Гвискаром, надеясь обезопасить свои западные границы, пока новые угрозы возникали на востоке империи (некоторые из которых исходили от нормандцев). Поначалу его усилия не увенчались успехом, но в августе 1074 года преемник Романа Михаил VII Дука заключил с Робертом официальный договор. Его требовалось скрепить династическим союзом, и одну из дочерей Роберта пообещали молодому сыну Михаила VII. Этот брак так и не состоялся, но даже помолвка принесла немало почета молодой династии Готвилей. Договор имел и другую сторону. Роберту пожаловали самый высокий придворный чин, который можно было дать лицам, не принадлежавшим к византийской императорской семье, – нобилиссим (буквально «благороднейший»). Высокие звания предложили также одному из сыновей Роберта и многим из его соратников. Помимо престижа к этим должностям прилагались большие ежегодные выплаты. По сути, это была дань, только под другим названием, и нормандский правитель и его люди получали более 200 фунтов золота в год {203} . Можно понять, почему им не хотелось отказываться от таких денег.

Однако к началу 1080-х годов ситуация начала меняться. В 1078 году Михаила VII сверг Никифор III Вотаниат, которого в свою очередь три года спустя сменил Алексей I Комнин. По сути, это означало конец союза. Кроме того, Роберт вполне мог воспользоваться политической нестабильностью на Босфоре, и долго думать он не стал. Как только внутренние мятежи были подавлены, Гвискар начал строить новые планы. Его интересы совпали с интересами папы, стремившегося восстановить контакты с Восточной церковью, и теперь они начали вынашивать совместный план похода на Восток.