Напряженность достигла апогея в ходе длительной осады Антиохии. Этот древний город находился примерно на полпути между Константинополем и Иерусалимом, чуть южнее той точки между Малой Азией и Ближним Востоком, где армия крестоносцев повернула на юг после долгого движения на восток. К октябрю 1097 года крестоносцы подошли к его стенам. Антиохия была одним из крупнейших и лучше всего укрепленных городов Средневековья, и даже громадная армия крестового похода не могла охватить весь периметр сразу. Поэтому припасы к защитникам продолжали поступать, и осаждающие могли рассчитывать только на рискованный штурм, предательство или на сдачу.

Результатом стала война на истощение – долгий и самый мучительный эпизод Первого крестового похода. Алексей уже не мог обеспечивать снабжение христианской армии, и защитники города продолжали регулярно получать припасы, а осаждающие – нет. Они отбили пришедшее на помощь осажденным войско эмира Дамаска, но голод продолжался. В пищу пошли лошади, и есть сообщения, что дальше дело доходило до каннибализма, когда ели убитых товарищей. Многие умерли. Многие дезертировали, включая Этьена де Блуа, зятя Вильгельма Завоевателя.

В связи с этим отношения с Алексеем испортились окончательно. Попытки византийцев наладить снабжение союзников неоднократно терпели неудачу – то ли не старались, то ли из-за реальных трудностей. В январе 1098 года представитель Алексея Татикий покинул армию и не вернулся. Боэмунд быстро воспользовался ситуацией {225} . В отсутствие Татикия он изобразил Алексея предателем, обвинив его (не совсем безосновательно) в нынешнем затруднительном положении армии, и заявил, что крестоносцы больше не связаны клятвами, поскольку император не выполнил свою часть сделки. Боэмунду это требовалось, поскольку он хотел оставить Антиохию себе, хотя ранее обязался вернуть ее Алексею [29] .

Подорвав авторитет императора, Боэмунд вступил в сговор с охранником нескольких башен, армянином по имени Фируз, который согласился впустить крестоносцев [30] . Затем Боэмунд предложил другим военачальникам, чтобы город принадлежал тому, кто первым в него войдет. Некоторые отнеслись к предложению настороженно – и правильно: Боэмунд не относился к тем, кому стоило доверять. Но отчаянно пытаясь найти выход из тупика, они в конце концов уступили.

Приготовившись таким образом, Боэмунд претворил свой план в жизнь. Он и его люди вошли в город через участок стены Фируза в ночь со 2 на 3 июня, а затем распахнули ворота перед соратниками-крестоносцами. Результатом стала кровавая бойня, уступающая только той, что произойдет в Иерусалиме следующим летом. Но едва крестоносцы вошли в город, как сами столкнулись с перспективой оказаться в осаде: к Антиохии быстро приближалось войско под командованием Кербоги – атабека Мосула, города, расположенного восточнее. Эта армия изначально предназначалась для прорыва осады и была куда многочисленнее истощенных сил крестоносцев; кроме того, она была свежее и хорошо снабжалась. Сначала крестоносцы пытались защищаться на стенах, однако им отчаянно не хватало провизии, а Кербога был совершенно не против взять врага измором.

Исчерпав все возможности, солдаты крестового похода решили рискнуть и дать сражение. Их дух подняло обнаружение Святого Копья, или Копья Судьбы, – того самого, что вонзилось в подреберье Христа на кресте. Не все были убеждены в подлинности реликвии (в конце концов, об обладании этим копьем заявляли и немецкий, и византийский императоры), однако воинам, нуждавшимся в чуде, это дало столь необходимое воодушевление. В течение трех дней крестоносцы ходили босыми от церкви к церкви в городе, прося божественной милости. Духовно подготовленные, 28 июня они выступили на врага, взяв с собой Святое Копье [31] . Застигнутый врасплох, Кербога собрал силы и нанес удар. Но крестоносцы устояли. Столкнувшись с более ожесточенным сопротивлением, нежели ожидалось, турки запаниковали; довольно скоро они разбежались, оставив поле боя решительным христианам. Последних было значительно меньше – возможно, вдвое. Тем не менее благодаря божественному вмешательству (по крайней мере, так казалось) они одержали победу наперекор всем обстоятельствам {226} .

Если в невзгодах крестоносцы были едины, то в победе они разделились. Боэмунд настаивал на том, чтобы Антиохию отдали ему – в соответствии с обещаниями, полученными им перед решающим штурмом. Но другие военачальники, и в первую очередь Раймунд Сен-Жильский (который, возможно, не участвовал в этом соглашении), утверждали, что клятва, данная Алексею, важнее. Ситуация зашла в тупик. Однако Боэмунд проявил упорство, и Раймунд в конце концов смирился с неизбежным и ушел вместе с другими князьями.

Как и в случае с Балдуином, оставшимся в Эдессе, мы должны быть осторожны в оценках действий Боэмунда как предательства крестового похода. С самого начала этот поход был средством приобретения земель и влияния. Возможно, свежеиспеченный князь Антиохии, как и Балдуин, чувствовал, что уже внес свой вклад в дело собратьев-христиан. Малая Азия благополучно вернулась в руки Византии, а Антиохия, принадлежащая Боэмунду, означала, что в случае взятия Иерусалима он не будет отрезан от христианских союзников на севере и западе. Значительная часть сил Боэмунда осталась с ним, получив земли во владение. Образовавшееся Антиохийское княжество было самым «нормандским» из государств крестоносцев, а потомки Боэмунда оставались его правителями вплоть до завоевания мамлюками в 1268 году {227} .

Однако преувеличивать нормандскую природу государства Боэмунда нам не следует, равно как и недооценивать «нормандскость» других государств крестоносцев. Армия крестового похода не была стабильным формированием: на разных этапах кампании люди переходили от одного военачальника к другому. К 1098 году многие люди Боэмунда были уже не из Южной Италии, а значительное число тех, кто отправился на Восток с ним, возможно, присоединились к другим князьям. Серьезное нормандское влияние можно обнаружить в более позднем Иерусалимском королевстве, которое было расположено южнее княжества Боэмунда. Во многом это объясняется ролью, которую в завоевании и колонизации этого региона сыграли Куртгёз и его люди. Но то же можно сказать и о Танкреде, Боэмунде и их последователях, а в еще большей степени – о тех, кто прибывал потом {228} . Если не считать названия (Антиохия называлась княжеством – так же, как лангобардские государства, известные Боэмунду по Южной Италии), итало-нормандский вклад в государства крестоносцев выглядит довольно противоречивым. Он был значителен в течение одного или двух первых поколений. Однако затем связь разорвалась, и в последующих крестовых походах сицилийское государство было представлено ощутимо недостаточно. Такая двойственность оказалась результатом как случайности, так и замысла {229} . По мере развития крестоносного движения походы становились семейным делом: часто в них поколение за поколением отправлялись представители одного рода {230} . В большей части Франции и в Нижних землях на побережье Северного моря это способствовало участию в походах, однако на юге Италии эффект был обратным. Боэмунд считался паршивой овцой в роду Готвилей, так что ни Рожер Борса, ни его преемник Рожер II не имели причин превозносить его наследие. Более того, большинство людей Боэмунда расселилось вместе с ним на Востоке, и в Италии осталось мало наследников, которые могли бы пойти по их стопам. Кроме того, на Сицилии по-прежнему проживало значительное по численности мусульманское меньшинство. В отношениях с ним Рожер II и его преемники проявляли гибкий и прагматичный подход, и это, возможно, ослабляло фанатичное устремление на Восток.