— Вот! — заявил Юра, осторожно заводя глаза к выси над головой. — Что и требовалось доказать! Это — не «белочка»! А мне показалось, что допился уже до видений… Ты меня спас, друг! Как же мне полегчало, как полегчало… — и он тут же сноровисто полез за пазуху, откуда извлек початую бутылку с водкой. Сделав из нее основательный глоток, протянул бутылку мне. — Вперед, угощаю!

Я отказался, сославшись на то, что, дескать, спешу, сегодня за рулем…

— Как бы ее приманить?.. — не отрывая взора от беглой обезьяны, пробормотал Юра, задумчиво взглянув на бутылку. — На водку она вряд ли позарится… Может, огурчиком ее завлечь или килькой?

— Зачем тебе макака?

— У меня есть идея… — загадочно отозвался Юра.

И я отправился в свою конуру, безуспешно ломая голову в поисках решения каждодневно одолевавшего меня квартирного вопроса.

Помог случай: в доме провалилась часть заснеженной кровли из-за подгнившей балки, вечером хлынул ледяной дождь, затопив верхние этажи, и поутру взбудораженные жильцы устроили у подъезда стихийное собрание, грозя властям некоей коллективной петицией, так, впрочем, никем не написанной и ни в какие надзорные структуры не поданной: днем пришли работяги, поменяли балку, подперли жестяные листы крыши чем придется, и народные волнения на том плавно утихомирились. А мне же в голову явилась мысль, озарившая беспросветье жилищного тупика открывшимся выходом из него, и выход этот олицетворял коммунистический принцип единства народа и власти; принцип, чья лживость обеспечивалась развесистой демагогией со стороны господ и покорным вниманием к этой демагогии молчаливых рабов. А почему бы рабам не обратить орудие господ против них?

Здесь, как и при всякого рода революции, был необходим лидер, и роль эту, при отсутствии, увы, активных единомышленников, мне предстояло взять на себя, а потому, вечером того же дня, я сел за печатную машинку, приступив к непривычному для себя творческому процессу созидания политико-социального воззвания к отцам города и его партийных органов. Задачей воззвания было живописание тягот бытия советских тружеников в доме, не отвечающем требованиям санитарии и недопустимой скученности человеческих существ на убогих площадях их обитания, на что начальству, конечно же, было по определению наплевать, а вот сверхзадачей являлась угроза тотального и идейного игнорирования жильцами ближайших выборов в Верховный Совет СССР, ибо какой смысл выбирать сподвижников власти, от которой нет проку?

Текст с оглядкой на КГБ (а уж туда, хотя бы и на районном уровне, документик непременно должен был угодить) отличался толерантностью к общему положению дел в социуме, процветающему под неустанными заботами КПСС и подведомственного ему правительства. Дескать, в то время, когда партия призывает исполнительные органы печься о благополучии народонаселения на местах, допускается недопустимое: равнодушие, граничащее с уголовно наказуемой халатностью по отношению к объектам социалистического общежития, толкающее членов общежития на определенного рода выводы, способные быть использованными нашими идеологическими врагами. И, ведь, недаром, с задорной ухмылочкой сочинял я, намедни дом посещали иностранные корреспонденты неведомой, но явно капиталистической принадлежности, сфотографировав разруху в подъездах и — кто знает — взяв интервью у морально неустойчивых лиц, выведенных из идеологического равновесия неустроенностью бытовых условий своей жизнедеятельности.

Кляуза разместилась на двух машинописных страницах, последующие должны были заполнить подписи жильцов. Подозревая, что под писаниной, отпахивающей политическим душком, обозначиться сподобятся немногие, я дополнительно накатал кондовое униженное прошение рассмотреть целесообразность расселения ветхого дома для формального ознакомления с ним подписантов, дабы не пугать их радикальностью своих подлинных инсинуаций. Копии петиции предполагалось разослать в ЦК, прокуратуру, городской комитет партии, родной «Крокодил», а основной документик заказным письмом отправить первому административному лицу района, некоему Аверченко. Район Перово в ту пору курировался членом Политбюро ЦК Гришиным, и функционер Аверченко был его верным ставленником.

Размышляя о многотрудной процедуре сбора подписей, я встретил по случаю своего соседа по подъезду Юру, на некоторый период исчезнувшего из моего поля зрения, и, как оказалось, по уважительной причине: две недели Юра посвятил отбыванию заключения в милицейских застенках. Виною и причиной заключения оказалась все-таки изловленная им обезьяна.

— У меня знакомый есть, доцент, рядом с метро живет, — объяснил Юра. — Хороший парень, все у меня покупает… Я ему даже битое витринное стекло засадил: горный, говорю, хрусталь… А он мне: да, сам вижу… Позвонил ему. Давай, говорит, у входа в метро и встретимся, вези макаку… А у меня друг — Рыбий Глаз. Глаз у него — фарфор, в зоне табуретом шнифт выстеклили… Ну, взяли у Рыбьего Глаза с антресоли чемодан, дыру в нем прорезали, чтобы дышала она, обезьяна… Ну, а сами уже приняли достойно… Стоим у метро, а тут мент патрульный: чего, мол, тут ошиваетесь? А обезьяна лапу из дыры высунула и скребет ей по асфальту… Я мента спрашиваю: слышь, легавый, видишь эту мохнатую лапу? Тот, вроде как, оторопел… Ну, говорит, вижу. А я ему: вот эта лапа меня и отмажет! Короче, очнулся в камере.

— А обезьяна где?

— Сдали в бюро забытых вещей в метро… Сломали, короче, бизнес.

Я, сознавая необходимость помощника в сборе подписей проживающего в доме контингента, посвятил Юру в свои переселенческие подвижнические планы, наткнувшись на его полнейшее равнодушие к моим инициативам.

— А чего, собственно, рыпаться? — вопросил он. — Живем и живем, у каждого койка, будильник, вода тек,т, батареи греют.

— Тебе не нужна личная квартира?

— А на хрена она?

— Да тут же куча неудобств!

— Это еще каких?

— Скажем, приспичило тебе в туалет, а там сосед заседает!

— Бывает… Но у меня ведро есть… Всегда наготове.

— А толкотня на общей кухне?

— А чего там толкаться? Поставил пельмени или сосиски, пусть варятся, все под присмотром, пригореть не дадут. А там и борща у соседки из кастрюльки отолью, или чуток гуляша скрысю. А то и пирожком угостят, а уж если, что просрочено — я не брезгую, полстакана, и гибель сопутствующим бактериям в составе гуманитарной помощи обеспечена… Да и всегда есть с кем побазлаться, душу отвести… А если «белочка» по мозгам шандарахнет, кто ей «скорую» вызовет? А ты — квартира! Это ж — камера! Одиночка! В нее народ в наказание умещают! Вот я сейчас пятнадцать суток оттянул, но, хотя и на нарах, а посреди народа! Кто с выпивкой подсобит, кто — с куревом…