Пришла пора навестить могущественного Аверченко.

С сыном его патрона, московского партейца номер один Гришина, бойким и наглым пареньком Сашей, я был знаком, некогда соседствуя с ним в гаражном кооперативе в Сокольниках, по месту своего прошлого проживания. Саша был женат на дочери Лаврентия Берии. Ведая о моем содружестве с Чурбановым, Саша воспринимал мою личность, как родственную, надстоящую над окружающей нас толпой плебса, удостаивая меня милостью неформального общения, а потому, вняв моей просьбе, сподобился устроить предварительный звонок моему будущему, как я полагал, благодетелю Аверченко, и в звонке озвучилась характеристика моей персоны в самом ее позитивном и благонадежном аспекте психофизического и социального статуса.

Аверченко — налитый чиновной дородностью крепкий мужик с зализанными назад волосами, в сером шерстяном костюме и с галстуком скромной расцветки, встретил меня радушно, явно продуманно, и, не утруждаясь церемониями, заявил:

— Идите в отдел распределения жилплощади. Там вас поставят на очередь…

— На очередь? — я не скрыл презрения в интонации.

— Да, формальности надо соблюдать… И там же вы получите ордер на квартиру.

— Слов нет… — произнес я после невольной паузы, чувствуя себя героем некоей сказки. Сотворенной, сам себе не верю — мной же!

— Слов и не надо, — продолжил собеседник. — Тут важен слух. Слушайте! Первое: Моралевич, полагаю, не должен усердствовать в своих творческих фельетонных потугах на наш счет, ибо руководством города принято решение о расселении вашего конгломерата, вот вам копия документа. Ваша задача — предоставить ее содержание для окормления всем жильцам…

Я едва удержался от снисходительной усмешки. Да уже в день подписания очередной низкопоклонной грамоты, жильцы о ней и забыли, а многих, как и непритязательного люмпена Юру Шмакина, вполне устраивало нынешнее существование, не говоря о том, что, повинуясь приобретенному рефлексу, каждый из них послушно побредет на объявленные выборы, как боевой конь на зов полковой трубы. Но в ослепленности своими же догмами и страхами перед ропотом рабов, вы, товарищ Аверченко и подобные вам, как же удивительно уязвимы перед пристрелянным по вашим принципам и меркам холостым оружием…

Эту мою мысль впоследствии Юра озвучил в иной формулировке, краткой и емкой:

— Вот же — начальнички! Так привыкли дурить народ своими понтами, что, когда им эти же понты выкатили, автоматически обделались.

С другой стороны, в какой из капиталистических Америк за красивые глаза тебе подарят жилище с удобствами, оплата за которые в СССР не удручала и нищих?

Квартиру мне предоставили в тот же день, в новостройке, неподалеку от метро. Комнатки-конурки, тесная кухня, прихожая в два квадратных метра…

Рядом высился иной дом, также недавно отстроенный, покуда незаселенный. По слухам — улучшенной планировки, квартиры — строго для «блатных».

Я снова ринулся в административные эмпиреи, к Аверченко: дескать, премного благодарен, но нельзя ли слегка поменять адрес?

— Хорошо, идите в отдел, — буркнул он.

И я снова отправился в отдел по распределению жилплощади, где служивый человек с непроницаемым лицом хранителя многих скорбных тайн, мельком вздернув на меня взгляд из подопущенных век, на мой скромный вяк: «Мне сказали зайти повторно…», обронил покладисто:

— Да, мы получили сигнал… — и выложил на стол передо мной новый ордер и заветные ключи.

Раскрыв дверь квартиры, я обомлел: передо мной, за широким холлом, открылся солнечный простор комнат с высокими потолками, веранда балкона; на кухне мог бы разместиться ресторанный зальчик, а в ванной комнате, встав по ночному делу, спросонья можно было бы и заблудиться…

Таковыми являлись нахлынувшие на меня первые впечатления, естественно, преувеличенные восторгом, расширившим мои глаза.

Теперь предстояло перетащить необходимый скарб из ненавистной коммуналки и начинать новую жизнь!

Отправившись на ночлег по адресу пока еще актуальной прописки, увидел у голубенькой стекляшки гастронома соседа Юру. Тот, пританцовывая на ветру, стоял поодаль от входа в ликероводочный отдел, напряженно наблюдая за милиционером, даже не столько за милиционером, сколько за человеком с мятым лицом, кто, отвернувшись с безразличным видом, стоял возле стража порядка, просматривающего его паспорт — тоже мятый. Человек был одет в тяжелое драповое пальто, лоснящееся стальным блеском. Пальто было много шире и явно старше своего хозяина.

Увидев меня, Юра призывно замахал рукой. В этот момент милиционер вернул «мятому» документ, с сожалением вернул, и, поправив ремень с микрофоном хрипящей рации, побрел восвояси.

— Кореша! — вскричал Юра, обнимая меня и притягивая за рукав «мятого». — Вот и встретились все одиночества! Вот и третий нашелся! Классика должна быть классикой! О, кстати, знакомьтесь: Рыбий Глаз, — хлопнул он «мятого» по плечу, отчего поднялась некоторая пыль, что, впрочем, того не смутило, как и подобное представление. — А это… — указал Юра на меня, — сосед мой. Замечательный… чувак… большой души! — закончил с чувством.