Шрифт:
Пригодилось. Лет через сорок с гаком.
Сказать бы об этом Вадику. Но его уже нет на этой земле. Он уже приобщился к великому таинству смерти.
… Я посетил Индию в двухтысячных, отправившись туда по приглашению знакомого индийского бизнесмена. Жил в Дели, в огромном доме с собственной территорией, многочисленной прислугой и всеми новомодными удобствами сегодняшней обезличенной цивилизации.
Проехался по знакомым местам, по могилам моей памяти, вспоминая тех, кто когда-то был здесь со мной рядом. Меня не покидало постоянное ощущение какой-то скуки и пустоты. Все материальные приметы остались на своих местах: Железная колонна, храмовые комплексы, Ворота Индии, Красный Форт… Те же нищие в рубищах со слезящимися глазами на тротуарах, те же праздные толпы в торговом подземном центре, тот же висящий над городом тягучий звук сомкнутых в своем вое автомобильных клаксонов… Но пространство Индии было пронизано уже другим временем, составлявшим иную призму восприятия сущего, и прошлое, то и дело воссоздаваемое памятью, болезненно не совпадало с настоящим самой своей сущностью.
Мне все казалось серым и бесповоротно изжитым.
Чем же ты меня завораживала в юности, Индия? Или я прилетал к тебе из куда как еще более серого СССР? Или теперь, исколесив полмира, я подспудно сравниваю тебя с красотами иных стран? Или время молодости вспышками памяти затмевает нынешнее блеклое время досадной старости, скучной умудренности и череды потерь? Собственно, жизнь и есть список потерь.
А наши воспоминания, как драгоценные камушки, которые мы носим в карманах с прорехами. Половина из них просыпается на дорогу жизни, застилаясь пылью, скатываясь за обочину. С нами остаются немногие.
Суета сует
С режиссером Сашей Боголюбовым я был знаком через Высоцкого, кого он привел еще в 67-м году на Одесскую киностудию, подвизаясь вторым режиссером у Киры Муратовой на картине «Короткие встречи».
Далее их киношное содружество продолжилось, когда Саша работал уже над своим фильмом «Волшебник изумрудного города», из которого, к ярости Высоцкого, начальство выкинуло едва ли не большинство его песен, но дружили они тепло, прочно, да и жили неподалеку, наведываясь друг к другу в гости. Соседом Саши был также режиссер Юнгвальд-Хилькевич, отснявший Володю в своих бездарнейших «Опасных гастролях», так что компания соратников в кооперативном киношном доме за номером 12, на Большом Тишинском собиралась частенько.
Сашка был балабол, но балабол убедительный. Именно он горячо заверил меня, что снимет мой «Новый год» на «Мосфильме», снимет непременно, и что от нас с ним требует начальство — так это — развернутую машинописную заявку. Кроме того, добавил, что хорошо бы, если директору студии дополнительно замолвил за нас словечко кто-то из уважаемых им сценаристов.
Творческий процесс нуждался в определенного рода камерности, поэтому на сутки я вывез на машине его жену Таню с сыном Женей к бабушке, и мы приступили к работе. Сын Женя, с возрастом ставший внешней копией отца, сподобился вырасти в известного артиста, взяв себе в качестве имени псевдоним Оскар и девичью мамину фамилию Кучера.
Заявку мы состряпали на удивление быстро, вечер только начинался, сидя за столом, мы недоуменно пялились друг на друга: то ли расставаться, то ли что-то придумать… И, естественно, придумалось с двумя приглашенными в гости актрисами из начинающих…
Утром Саша поспешил на студию, где начинал съемки фильма «Батальоны просят огня».
— Может, меня снимешь? — вопросил я его при выходе из подъезда. — Все равно сейчас полоса простоя, хоть развеюсь у тебя под софитами, полицедействую…
— А кого ты у меня сыграешь? — развел он руки. — У меня же — ребята, уходящие на войну, двадцатилетние, хрупкие, с тонкими шеями… А ты уже старый… Тебе за тридцать…
Это меня внезапно и болезненно кольнуло. Как же бежит, калеча нас, безжалостное время.
Попутно вспомнился отказ снимать меня в картине «Ты — мне, я — тебе» Александра Серого. Его аргументация была, правда, иного свойства.
— Посмотри на себя в зеркало, — сказал он. — Ты там увидишь лицо. А я снимаю комедии. Мне не нужны лица. Мне нужны рожи!
Памятуя совет Боголюбова относительно дополнительной рекомендации на «Мосфильме», покатил от Белорусской к Аэропорту, в капище литературно-кинематографического кооператива, примостившегося рядом с метро, к Валерию Семеновичу Фриду, сценаристу авторитетнейшему. Кроме того, в этом хлебосольном доме не мешало бы и позавтракать после наспех выпитой с утра чашки кофе.
Фрид — лысенький, сутулый, в очечках в роговой оправе, с неизменно широкой и доброжелательной улыбкой, провел меня на кухню, где у плиты колдовала Зоя Осипова — вдова его соавтора Юлия Дунского. Вместе с Дунским Фрид в молодости был осужден за участие в каком-то вольнодумном молодежном кружке, и так же вместе пятнадцать лет они оттрубили в сталинских лагерях. Там Дунский, работая в шахтах, получил силикоз легких, болезнь с возрастом стала невыносимой, и в этой же квартире он покончил с собой из охотничьего ружья, предварительно повесив на входной двери листок: «Без милиции не входить, я застрелился».
— Какой же он дурак, стрелялся в сердце! — прокомментировал мне этот его поступок Борис Васильев. — В голову надо было! В сердце — это же так больно…
— Борис Львович, вы это с такой уверенностью… Что, пробовали, чтобы сравнить?
— Я видел на фронте, как мучаются раненые в сердце.
С Дунским Фрид сделал замечательные картины: «Служили два товарища», «Сказка странствий», «Экипаж», «Шерлок Холмс и доктор Ватсон», «Сказ про то, как царь Петр арапа женил» …
Зоя — волшебница от кулинарии, готовила десяток блюд каждодневно, ибо гости в этом доме не переводились, да и какие гости! Весь цвет нашего кинематографа, перечисление не имеет смысла.