Шрифт:
— Это в каком?
— «Бриллианты для диктатуры пролетариата».
Фильм я помнил, но вот Ивашова в нем…
— Вова, а кого ты там играл?
— Как кого? — он опустил руки на гитару. — Главного героя! Штирлица!
Да, молодого будущего Штирлица играл Ивашов, только в памяти моей этот факт отчего-то стерся…
— Фильм помню, тебя — нет, — ляпнул я.
У Володи дрогнули от обиды губы.
— Да шучу! — воскликнул я, исправляя оплошность. — Только Штирлиц у тебя там какой-то белогвардейский получился, прямо как твой штабс-капитан из «Неуловимых мстителей» …
— Потому и Штирлиц получился неуловимый, — вставил Золотухин.
— В Володе — внутренняя порода! — заключил Гелий. — Гены пальцем не раздавишь!
Эта ремарка Вову успокоила, он кивнул покладисто и взял новый аккорд…
Вся компания улеглась спать рано, в четыре часа утра. Покемарили в полглаза, и разбужен я был звонком от Ельникова.
— Вовка Ивашов, случайно, не у тебя?
— А что такое?
— Куда-то исчез. Светка моей звонила, они же подруги… У мадам истерика: я не могу без него спать, он где-то шатается, наверняка с какой-то девкой… Я тебе точно говорю: ни в одной порнухе нет такого закрученного сюжета, как в голове бабы, чей мужик исчез на два дня… Увидишь его, сообщи, что она в четвертой стадии паники…
— Ты думаешь, он купится на эту мелодраму? Ладно, увижу — сообщу.
Вскоре я провожал Володю и сопровождающую его даму в уготованные им судьбою пространства.
Посмотрев на себя в зеркале прихожей, Володя, ощупав на щеке суточную щетину, молвил:
— Воспитанный человек не придет в гости пьяным, небритым и неглаженным. Таким он уйдет из гостей.
Через неделю семейная актерская идиллия восстановилась. В следующие выходные Володя показывал мне, как он сделал ремонт в своей ванной комнате на Ленинском проспекте, сетовал, что Светка настояла на кафеле черного и белого цветов, комбинации, на его взгляд, мрачноватой; Светлана, в свою очередь, лучилась дружелюбием и беззаботностью, накрывая на стол, и ни облачком, ни намеком не проглядывались за окном, где высился титановым штопором памятник Гагарину, неуклонно наползающие на нас тучи страшненького грядущего…
Индия
Выезд «за бугор» мне прикрыли, но, как я и подозревал, ненадолго. Правда, никакого бугра я не видел, поскольку передвигался в зарубежные дали на высоте десяти тысяч метров. Но вот над Гималаями пролетал неоднократно, при этом самолетик, парящий над вершинами заснеженных громад и зловещими ущельями, был уж не так уж и далек от тверди земной.
Я скучал по Индии. Особенно — пакостными московскими зимами с мертвечиной их грязного снега и серым тяжелым небом, за которым и в ночных просветах нельзя было угадать звезды. И даже не верилось, что лайнер, прорезав своей алюминиевой акульей тушей это небесное беспросветье, ворвется в чарующую лазурную высоту, а после я окунусь в пеструю галдящую ярмарку Дели с ее горячим пряным воздухом, запахами сандала, роз и горьковатого дымка уличных жаровен. Может, так же в каких-то неведомых измерениях, существует и потусторонний мир, доступный нам лишь в туманных о нем умозрениях?
Провожая друзей в их заграничные вояжи и, глядя на лайнеры, упархивающие из Шереметьево, порой я чувствовал себя запертым в клетке. Однако, как и рассчитывал, прострелило! Не пропали даром мои предыдущие усердия по работе в Индии, куда я шастал в последнее время постоянно по линии сотрудничества индийского правительства с «Интеркосмосом» во имя совместного созидания спутников для развивающейся страны, да и вообще стратегического политического сотрудничества.
Николай Степанович Новиков, мой бывший шеф, авторитетный и заслуженный разведчик, увы, скоропостижно скончался, но наследие своих прошлых инициатив оставил немалое, и преемники его ни одной полезной идеи из вида не упустили. Одну из идей подбросил я, причем, не без собственного корыстного умысла. Я заметил: индусы, в большинстве своем народ предприимчивый и златолюбивый, приезжая в Союз, в товарных количествах закупал электробритвы, утюги, радиоприемники, бытовой инструмент, а также, посещая валютную «Березку», отдавал предпочтение японской технике.
Один из индеев, кого я сопровождал в его блужданиях по магазинам, попросил меня привезти в Бангалор пару купленных им магнитофонов.
— Ты со своим паспортом нашу таможню не проходишь, а я должен платить налог в три цены, — объяснил он. — У нас закон: живешь в Индии, покупай индийское. Хочешь импортное — иди в кассу, оплачивай амбиции…
Индусу я, конечно, подсобил, тем более, отправлялся за границу с пустым чемоданом, не считая расходного материала, а именно: водки, сырокопченой колбасы, доставаемой мне по блату за индийские таблетки для усиления потенции начальником охраны Микояновского комбината, а также пары батонов вкуснейшего орловского хлеба, выпекавшегося ранее на карамельном сусле и давно канувшего в Лету с иными натуральными продуктами СССР.
— А если я двадцать магнитофонов привезу?
— Хоть сто! У нас каждый инженер себе по паре купит, в накладе не останешься! — прозвучал ответ.
С этой информацией я пришел к Николаю Степановичу.
— Предлагаешь заняться спекуляцией? — небрежно спросил он.
— Зачем же? Все их специалисты — выпускники английских и американских университетов, на их столах я видел десятки писем от западных коллег, чьи технологии они успешно внедряют у себя, а нашим конструкторам таковые и не снились… Более того: помните последнюю встречу с индусами в НИИ на Калужской? Вам тогда директор сказал, что им наши лаборатории показывать не стоит с их ламповой техникой и ржавыми тисками, посему лучше обойтись пьянкой, именуемой приемом официальной делегации. Индусам нужны наши ракеты-носители, предоставляемые им бесплатно и станции слежения, отвечающие за телеметрию. Также — мозги баллистиков и иных спецов. То есть, халява. Вся дружба на ней и держится. И — на позиции премьера Индиры Ганди…
— Наш человек, — кивнул Новиков.
За этой его обтекаемой фразой, как выяснилось позже, скрывался тайный статус индийского премьера, относящегося к агентам влияния КГБ, но в ту пору мне, конечно же, данный факт был категорически неизвестен. Это была дама со стальным характером! Когда у нее на глазах на легкомоторном самолете разбился сын, первым ее поступком был приказ охране снять с трупа перстень, и этот принесенный ей перстень она с видимым облегчением прижала к груди: в нем были шифры всех западных счетов семьи… Потом уже началось проявление иных эмоций. Это мне рассказал Святослав Рерих, присутствовавший при крушении и стоявший рядом с ней.