— А ты куда?

Дядя Женя, оставшийся в одних сатиновых трусах до колен, перевалился через борт в воду, сказав:

— Плыву к бакену, за ним схоронюсь… — сплюнул попавшую в рот воду. — Они меня очень хорошо знают, грядут неприятности.

— А мы?

— Сидите тихо! — донесся ответ уже из черноты реки. — Вы — творческие люди, совершаете ночное катание по реке перед отходом ко сну.

— А вам — не чихать и не кашлять! — напутствовал его Валера.

— У меня есть носки, которые старше тебя, а ты меня учишь! — донеслось в ответ.

В этот момент свет прожектора уперся в нашу лодку, рев движка перешел в октаву уверенного приближения к цели, и через считанные минуты перед нами качался на разбуженной воде боевой баркас рыбнадзора, представлявший собой внушительную посудину с застекленной будкой и стационарным дизельным агрегатом. На борту находились двое крепких мужчин в брезентовых робах и высоченных сапогах с отворотами. Один из мужчин держал в руках тяжелое двуствольное ружье. Второй — пожарный багор, которым довольно бесцеремонно подтащил наше беспомощное суденышко к жестяному борту своего правоохранительного плавсредства.

— Где рыба?!. — прозвучал требовательный вопрос.

— Мы не справочное бюро, — сказал я. — И не магазин «Океан». Мы участники лирического променада по водной глади.

— Приехали на дачу, решили развеяться, — покладистым тоном откликнулся Валера, утрамбовывая пяткой под лавку ком дяди-Жениного облачения.

Я посмотрел в сторону лениво покачивающегося бакена в облезлой оранжевой краске. Дядя Женя скрывался за его пустотелым бочонком искусно, как опытный партизан в тревожной засаде.

Один из рыбнадзорцев, наклонившись, вгляделся в безмятежный лик моего друга.

— Что за дела? — пробормотал оторопело. — Вы это… чего… Вы же Золотухин!

— И я тоже рад вас приветствовать! — бодро произнес Валера.

— Вот так и встречи под луной… — изумился второй рыбнадзорец. — Это как же такое случается в жизни?

— Времени на отдых у нас мало, используем каждый миг, — поведал Валера скорбно. — А вы-то здесь почему?

— Снимаем браконьерские сети, — доложили суровым голосом. — Служба!

— И много сняли?

— Три!

— С рыбой?

— А как же!

— Может, поделитесь рыбкой с городским населением? — в Валере тут же пробудилась его неизбывная практическая сметка. — Истосковались без свежего фосфора, прозябаем на мороженой треске… Ее из холодильника вынимаешь, а у нее в глазах немой вопрос: какой сейчас год?

Ответственные лица переглянулись.

Приподнявшись, я заглянул в глубь баркаса, заметив кучу спутанных сетей и блеск увесистых рыбьих туш во всем их разнообразии.

— Чего ж не поделиться с таким человеком, — сказал рыбнадзорец с ружьем. — Это даже нелепо обсуждать. Но у меня тоже просьба имеется. Вы нам спойте, а? Ну, хоть куплет… Это ж просто не верится, это ж, вроде, как сон мне снится…

— Зачем куплет? — сказал Валера. — Можно и всю песню…

Я подумал о дяде Жене, изнемогающем в холодной августовской воде. Дядя Женя, вероятно, исполнение полной песни сейчас категорически не одобрял, мысленно заклиная народного артиста обойтись именно что коротким, как залп, куплетом.

— Ну, получите, уважаемые сограждане! — объявил Валера, и над черной водной ширью грянул его сильный тугой голос:

Представители власти замерли в немом восхищении, вслушиваясь в каждое раскатистое слово, а я в который раз убедился, что административные работники у нас млеют перед богемой, а богема — перед административными работниками.

Закончив, солист подытожил через одышку:

— Моя песенка спета. Прошу выплатить гонорар.

— А? — словно вынырнули из забытья охранители природных богатств.

— Где рыба, говорю!

— Так это… Из сети ее выпутать надобно, значит…

Я взял багор и, перевесившись через борт баркаса, самым наглым образом подтащил к себе сети. И чуть не ахнул, сразу же признав в одной из них имущественный признак дяди-Жениного снаряжения. На этой снасти красовались поплавки, сделанные из раскрашенных снежинками пластиковых шариков, подаренных дяде Жене в объеме картофельного мешка работником фабрики елочных игрушек за пару вяленых икряных лещей еще прошлым летом.