— Мужики, — сказал я, — чего нам с этой рыбой сейчас мазаться? Дайте нам ее с сетью, мы дома все выпутаем, а сеть завтра сожжем, она нам все одно — ни к чему!

— Точно сожжете? — спросили настороженно.

— Ну, не в Москву же ее везти на балконе сушить!

— А если деревенским отдадите? Тут есть один черт лысый, Евгений Карпыч! Ему дай, он завтра же ей точнейшее применение найдет!

Я, не теряя времени, вытягивал на себя заветную сеть.

— Да и рыбы там — два пуда! — горестно комментировал сотрудник, совершая незаконченные телодвижения в сторону ускользающего от него конфиската. — Не меньше, ведь!

— У нас семьи большие, — заверил его Валера с ободряющей улыбкой. — Справимся!

Покряхтев удрученно, рыбнадзорцы, пожав нам руки, завели свой дизель и вскоре исчезли за арочным мостом, на месте впадения Жабни в Волгу.

Из-за бакена показался сиреневый утопленнический лик дяди Жени.

— Гребите сюда, я уже околел! — просипел он через силу. — И за пятку меня кто-то хватанул, не дай Бог, сомище у нас объявился, с бакеном на дно утянет!

— А может, это русалка? — предположил Валера.

— Скорее! Пока вас дождусь, ваша русалка научится на шпагат садиться!

Мокрого, стучащего остатками зубов дядю Женю мы кулем уложили на дно лодки, спешно направившись к береговой заводи.

— Спасли кормилицу! — перебирая деревянными пальцами сеть, воздыхал главный деревенский рыболов. — Спасли, родимую!

Головы судакам и щукам отчленяли в сарае топором на дубовой колоде — никакой нож не совладал бы с хребтами матерых рыбин. Улов поделили поровну. Свою долю мы уместили в подпол, в бочку с крапивой.

— Чтоб я так пел, как вы живете. Никаких снастей не надо. Лишь рот раскрыл, еда образовалась, — сказал дядя Женя на прощанье.

В тельняшке и телогрейке, посверкивая металлической фиксой, он стоял под уличным фонарем. Полиэтиленовый мешок с рыбой и мокрая тяжелая сеть, свисавшая с его налитого плеча, органично вписывались в его образ, вполне подошедший бы для иллюстрации в популярном журнале «Рыбоводство и рыболовство» в рубрике «Успехи наших передовиков».

Умяв к полуночи со сковородки двух румяных увесистых лещей, попили привезенного мной из Индии гималайского чайку и улеглись спать.

Утром, как, собственно, я и предчувствовал, Валеру одолели муки совести из-за покинутой жены, вспомнились кинопробы, назначенные на завтрашний день, и пришлось искать попутную машину в Москву, ибо я ожидал гостей, а «Жигуль» мой стоял во дворе на приколе с малой толикой горючего: с бензином на колонках начались безысходные перебои, и в деревне я заправлялся у местных водил с близкого космического объекта — то бишь высившегося над лесом радиотелескопа. В стране неистовствовал «сухой закон», за водкой давились в колыхающихся очередях, крепло партизанское движение алкоголиков, именуемое самогоноварением, и здесь, в деревне, канистра бензина обходилась в поллитровку привезенного из столицы первача, посему на дачу я неизменно приезжал с пятилитровой банкой собственноручно изготовленного зелья, меняя алкогольные градусы на октановые числа.

Сравнивая прошлое с временами актуальными, стоит заметить: кто при Горбачеве за водкой стоял, тот в нынешних пробках не ноет!

— Рыбу возьми, — сказал я Валере.

— Вот об этом я и размышляю, — откликнулся он. — Явление второе. Приезжаю Бог весть откуда, в чешуе и крапиве, с рыбьими хвостами…

— Зато трезвый и с добычей. Скажешь: забочусь о семье, специально поехал на Волгу за свеженькими судаками и щуками…

— Сказать-то я скажу… Но версии все равно возникнут… С возрастом у женщин слабеют ушные мышцы. И лапша перестает держаться… Моя-то знает, что мужики — как куры. Десять метров от дома, и они уже ничьи… Но ехать надо! Хотя приятнее ехать домой, когда тебя там ждут, а не поджидают… — он задумчиво глядел в окно на засохшие гроздья сирени в палисаднике.

Я тоже следовал за его взглядом, пораженный каким-то странным ощущением узнаваемости происходящего, красиво именуемым «дежавю». Все вокруг — как в детстве у деда в деревне: позднее лето, зелень, кузнечики, река и — какая-то тоска, словно перед тягостной неизбежностью… Ах да! Ведь скоро в школу! А Валере уже сегодня… И деваться некуда. Если в паспорте стоит отметка о браке, считай, что это — как штамп «военнообязанный».

— На начало сезона в театр придешь? — спросил меня Валера, стоя у раскрытой дверцы машины.

Я неопределенно пожал плечами.

— Понял, — вздохнул он.

Проводив друга, вернулся в дом, гулко и грустно опустевший без него.

Эта гулкая грусть нахлынула на меня, когда в марте 2013-го, с утра мне позвонил его сын Денис, сказав:

— Все, отец умер. Сейчас грянет всякого рода суета… Мы хоть и были готовы к этому дню, но все равно потеряны, а вы в нашей семье единственный, кто сможет все как-то организовать…

Это его в «нашей семье» сбило мне дыхание. Вот как закончилось наше братство, Валера… Хотя — почему закончилось?