Вскрик испуга так и остался комком в его горле.

— Еще одно несчастное дитя, — произнес Шедар, магией поднимая мальчика с устеленного коврами пола.

Толиман беспомощно барахтался в воздухе, но его ноги не доставали земли.

— Отпустите! — крикнул он.

Но в его голосе не было ни толики храбрости. Лишь страх.

— Отпустите меня!

— Не стоит тратить свои силы на лишний шум, дитя. — Шедар взмахнул рукой, и Толиман упал. — Скажи, что ты там делал?

Талиман испуганно озирался по сторонам.

«Где же выход?»

Но выхода не было.

— Что ты-ы… слы-ы-шал?..

От звука голоса Сириуса мальчик задрожал еще сильнее. Он посмотрел в лицо Сириусу и захныкал — настолько чудовищным и безобразным казалось ему лицо мага. Покрытое серыми коростами, с множеством морщин и гнойников, с почти лысой, лишившейся волос головой, Сириус был не таким, каким себе его представлял Толиман, слушая рассказы о спасителе континента.

Сириус был чудовищем.

Талиман зажмурился и покачал головой.

— Ничего!.. Ничего я не слышал!.. — заверещал он.

«Сестра Ригель спаси меня!..»

— Я ничего не знаю! Я никому ничего не расскажу о жертвах!

Под страхом он сознался в том, в чем сознаваться было нельзя.

Толиман так и не понял, что произошло дальше. Просто его тело на миг стало легким, как перышко из подушки, а затем слабая боль кольнула его сердце.

Последним, что он увидел, широко распахнув глаза от испуга, было обезображенное лицо Сириуса, и его глаза. Пустые и холодные, как у мертвецов, коих Толиман за свою короткую жизнь успел повидать немало.

Такие же глаза были у его мамы, когда она не проснулась.

И у папы, после того, как он не захотел отдавать их кур пришедшим в их общину бродягам.

И у всех остальных, кого Талиман помогал хоронить в погребальных кострах, уносящих их души к черному, как сама пустота, небу.

???

Лавр не знал, что и сказать. Рассказ малыша Шалфея поразил его до глубины души, но многое встало на свои места. История, которую до этого он знал лишь по обрывкам чужих рассказов, дополнилась новыми сведениями, позволяя колдуну заглянуть за ширму таинственной жизни Сириуса и Канопуса, о которой сейчас мало кто помнил.

— Значит, Сириус и в самом деле достиг неба, а Канопус упал на землю?

Малыш Шалфей кивнул, поджав губы.

— Брат Канопус был хорошим, — сказал мальчик. — То что с ним случилось… То, что я слышал… Это просто несправедливо, профессор. Я убежден, что брат Канопус ничего не знал.

— Думаешь, он не знал о том, что планирует совершить Сириус?

Малыш Шалфей покачал головой.

— Они были близки, как братья, но даже так… Брат Канопус никогда бы не допустил этого ужасного обряда, если бы знал, какую на самом деле придется заплатить цену…

Внезапно малыш Шалфей замолчал. Понурив плечи, он так глубоко ушел в свои мысли, что не заметил, как по его щекам потекли слезы.

Лавр не пытался его утешить. Возможно, малыш Шалфей впервые задумался о том, а мог ли Канопус действительно ничего не знать? Мог ли он пожертвовать тысячами магов, чтобы в будущем дать жизнь десяткам тысяч?

Лавр не знал ответа на этот вопрос.

— Лишь Сириус достоверно знает, что тогда произошло, — произнес он, стерев с лица малыша Шалфея слезы.

«Но спрашивать у него об этом у меня нет никакого желания».

Если обряд, который они провели, насколько Лавр помнил со слов Яра, был направлен на призыв богов, то наличие солнца и луны в нынешнее время говорило лишь о том, что у Сириуса все получилось. И страшно было представить, какое количество жертв было принесено богам в обмен на возвращение на континент жизни.

— К слову… а твоя сестра?

— Сестра Ригель? — Малыш Шалфей шмыгнул носом. — Я не знаю, что с ней стало. Но… наверное то же самое, что и с остальными… Сестра Ригель… Как же сестра Ригель должно быть злилась, когда я не вернулся к ужину… Хнык… Сестра Ригель!..

От нахлынувших на него чувств малыш Шалфей заревел в голос. И никакие попытки Лавра успокоить его не смогли утешить мальчика. Он мог лишь смотреть на то, как сидевший рядом с ним ребенок захлебывался своим горем, продолжая бормотать себе под нос имя давно умершей сестры. Будто она все еще была способна услышать его прийти на его зов.

«Как же тяжело помнить свою жизнь в предыдущих циклах», — Лавр прикрыл глаза.

Какая же это ноша — помнить тех, с кем больше не было возможности быть вместе.