Учителя, кстати, тоже хвалили ее. «У девочки живой ум», «она схватывает все на лету», говорили они, и в такие моменты я чувствовала гордость, словно Кида была моей дочерью.

…После ужина и купания в не успевшей остыть бане, она, зевая, поплелась в свою комнату.

– Почитать тебе на ночь?

– Нет, – Кида покачала головой. – Спать хочу очень.

По традиции, которая устоялась как-то сама собой, я поцеловала ее в макушку.

***

– А шериф-то что от тебя хотел?
– спросила Элла, когда мы пили чай в столовой.

– Просто улаживали кое-какие формальности.

К счастью, дальше она расспрашивать не стала.

– Вот уж денек выдался, - вздохнула Элла, доливая нам обеим чай из заварника.
– Суд, да еще телеграмма эта... А ты все-таки молодец, - улыбнулась она и похлопала меня по руке.
– Здорово этого прохиндея уделала.

После разговора с шерифом и новостей о приезде тетки я успела забыть, что сегодня выиграла первый - и, надеюсь, последний - в своей жизни судебный процесс.

– Без Хардвина ничего бы не вышло.

Соседке явно хотелось завести привычную песню, но, к моему счастью, она лишь рукой махнула - мол, сама все знаешь.

...Если еще несколько дней назад я с нетерпением ждала праздника Середины Лета, то после телеграммы хотела, чтобы эти три дня длились минимум год. Жаль, бытовой магией время не остановить и даже не растянуть.

Все, что мне оставалось, это готовиться и входить в роль. Я успокаивала себя тем, что настоящая Кейт много лет не виделась с теткой, и Гортензия вряд ли заметит подлог.

– Молись, чтобы так и было, - сказал Джеффри, когда я поделилась с ним переживаниями.

Мне не хотелось жаловаться и, тем более, обращаться к нему за помощью, но он был единственным, кто знал правду обо мне.

– Что ты о ней знаешь?

– Почти ничего, - я пожала плечами.
– А то, что знаю, прочитала в письмах. Она виконтесса, вдова, бездетна и не очень-то жаловала Кейт с Иолантой.

– Но, тем не менее, собирается в гости?

– Это и настораживает.

– А почему не отправила телеграмму, что не хочешь видеть ее.

– Отравила, если бы знала заранее, - хмыкнула я мрачно.
– Когда доставили записку, она уже была в дороге. Не могу же я захлопнуть дверь перед ее носом.

Честно говоря, соблазн был велик, хоть я и знала, что не сделаю этого.

В кабинете повисло недолгое молчание.

– Хочешь знать, как движется дело настоящей Кейт?
– Джеффри без труда понял, о чем я думаю.

– Вы более, чем ясно дали понять, что не собираетесь делиться со мной ходом расследования.

Он вздохнул и, сложив руки на животе, откинулся на спинку кресла.

– Да никак оно не движется. Дело закрыто.
– И, увидев выражение моего лица, пояснил.
– Я написал, что мисс Кейт Левер, - он сделал акцент на этих словах, - нашлась и пребывает в добром здравии.

Я взглянула на него, даже не пытаясь скрывать, насколько потрясена.

– Я... Я не знаю, что сказать.

Он лишь невесело усмехнулся.

– Вы сделали меня соучастником.

Я могла бы ответить, что не совершала преступлений, но вместо этого посмотрела ему в глаза.

– Спасибо Джеффри.

Он не ответил.

– Можно спросить кое-что?

Джеффри взглянул на меня с молчаливым согласием.

– Почему вы сделали это?

Он немного помолчал.

– Постарайтесь на завести нас обоих на костер, Кейт.

Глава 39

Следующие два дня мы носились как подстреленные: мыли, стирали, начищали, полировали. Не сказать, чтобы до этого дома был беспорядок, но, как это часто бывает, кое-где в углах скопилась пыль, вещи не всегда лежали на местах, а мебель поистерлась от времени.

К утру третьего дня наш маленький коттедж преобразился: окна сверкали, зеркала блестели; выстиранные ковры выглядели так, будто их только что доставили из мастерской, на шторах не было ни одной складочки, а постельное белье источало нежный аромат лаванды. Обычно я не добавляла ее в стирку: лавандовая вода стоила дорого.

Повседневные тарелки и чашки мы заменили фарфоровым сервизом – он хранился в шкафу под замком, и до недавнего времени я не решалась доставать его – изящные расписные чашечки выглядели слишком хрупкими и дорогими. Столового серебра у нас не было, но содовый раствор прекрасно отмыл скромные приборы: ложки, вилки и ножи блестели, как новенькие.