— Ты ничего не обещал мне, сын детей тропы. И я ничего о тебе не знаю. Есть то, о чём не скажешь первому встречному. Просто знай: то, что я делаю, я делаю не ради себя.

— Я уже расплатился за то, что дал клятву человеку и мало спрашивал о деле. Мы можем дойти до Взгорья, дальше иди своим путём. Где зарыли Свартина, ты легко узнаешь сама.

Дочь леса поджала искусанные губы, ещё недолго поглядела сверху вниз и шагнула за порог. Потянула за верёвку, пытаясь сдвинуть мертвеца.

Шогол-Ву поднялся, чтобы помочь.

Они подманили рогача, напуганного, храпящего. Набросили верёвку на шею, и зверь потащил тело, прядая ушами и оглядываясь тревожно. На холме за первыми кустарниками — далеко не пошли — вырыли неглубокую могилу.

Копали по очереди.

— Тебя не удивляют ожившие мертвецы, — сказал Шогол-Ву.

Он сидел, привалившись к тонкой белостволке, и тяжело дышал, роняя слова между выдохами и вдохами.

— Ты знаешь о них. Что ты знаешь, дочь леса?

— Это зло пошло от Свартина. И я могу остановить... я хочу остановить его.

Она умолкла, навалившись на черенок всем телом.

Нептица сунулась ближе, пригляделась, клюнула блестящий край лопаты. Отойдя на шаг, принялась рыть землю, и комья полетели во все стороны.

— Почему они встают? Как ты знаешь, что эти не встанут?

— Не смогут, раз Свартин далеко. Как он умер, убил себя?

— Ему помогли уйти. Так на нём проклятие?

Дочь леса помолчала.

— Проклятие, — ответила она чуть погодя.

— И теперь, когда он отправился к ушам богов, проклятие исчезло? Зачем тебе его тело?

Дева помедлила и сказала негромко, с болью:

— Есть поступки, для искупления которых смерти мало. Может, тот, кто его убил, думал, что так всё остановит. Но люди не разбираются в этом, а прийти к нам никто не подумал. Будет только хуже, сын детей тропы.

Воткнув лопату в землю, она повела рукой и продолжила, будто говорила давно заученные слова:

— Разольются реки, и море бросится на берег. Свора бешеных ветров разлетится, ломая стволы вечников, как тонкие стебли, и нигде не будет убежища. С холма потекут кровь и огонь. Трёхрукий пойдёт по земле и проследит, чтобы никто не спасся. Спящие боги проснутся и разрушат мир.

— Спящие боги?

— Вы ничего не помните, дети тропы, как не помнят и люди. Поклоняетесь каменным идолам, но боги спят. Много жизней спят они в Шепчущем лесу. Вы зовёте его Запретным, но уже забыли, почему.

Она перевела дыхание.

— Боги спят. Они отдали этот мир нам, всем нам, и приказали хранить. Мы не сохранили, посеяли раздор, а раз нам не хватило мудрости, боги отнимут свой дар. Этого мира скоро не станет, сын детей тропы, если ничего не сделать.

— Если твоё племя знает, что делать, почему ты здесь одна?

Дочь леса закусила губы.

— Одни не верят, что боги проснутся, — с досадой сказала она. — Другим всё равно, пусть даже мира не станет, и их самих заодно. Третьи... те струсили. Есть и те, кто верит, что боги накажут по справедливости — но здесь ни для кого не осталось справедливости, мы все виновны!

— Я тоже не верю. Боги не могут спать.

— Ты ещё увидишь, — только и сказала дочь леса. — Ты увидишь! Только будет поздно.

Дальше трудились молча. Уложили тело, притащили второе, засыпали, утоптали. Шогол-Ву перекатил три камня, осторожно перенёс на лопате пласты земли с сухой травой, добавил мха. Догадаться, что место потревожено, можно было, только если приглядеться.

Вернулись к хижине. Дочь леса принесла воды от реки, попыталась смыть кровь. Шогол-Ву выкатил бочку, перевернул и сел снаружи.

Над головой раскинулся холм, затянутый лёгкой пеленой, но светлый. Шептала вода, и ветер ласково касался лица, мягко трепал перья нептицы и тёмные гривы рогачей, привязанных неподалёку. Щебетала птаха, невидимая отсюда. Ей принялась вторить другая.

Двуликий улыбался за тонким одеялом, Четырёхногий легко гнал воды, Пятикрылый утихомирил ветра. Трёхрукий брёл по земле, и разве не ему стоило воздать хвалу, что двое остались живы? Боги были здесь, а дочь леса ошибалась. Боги всегда были рядом.

Птицы умолкли.

— Тихо! — сказал Шогол-Ву.

Дочь леса бросила скрести доски, и стало слышно, как от рощи едет всадник. Он не спешил, придерживал рогача, и хворост еле слышно трещал под копытами.

Запятнанный встал, сжимая нож, и выглянул из-за угла.

Нептица поднялась, встряхнулась. Подошла, толкнула боком, прислушалась — и потрусила к роще.

Это возвращался человек. Он ехал не по пригорку, объезжал кругом, по самому краю. Нептица подбежала к нему, припала на лапы, закружилась, пугая рогача.