Щетинистое тело, похожее на вытянутую бочку, широкое к середине. Короткие мощные лапы. Голова без шеи — широко расставленные уши, маленькие и острые, вытянутая морда, клыкастая пасть. Гребень светлой шерсти вдоль хребта.

Шогол-Ву тоже вскинул лук. Вторая стрела не остановила зверя, и третья не остановила. Приземистый, ниже рогача, но крепкий, он лишь встряхнулся. Против такого помогло бы копьё с перекладиной, яма с кольями, но не лук.

— Выродки! — воскликнул человек. — Чтоб вас!..

Он кинулся прочь, спотыкаясь на неровной земле, бряцая стренгой.

Зверь, тяжело ударяя копытами, шумно дыша, визжа, налетел. Дети тропы отскочили с пути, и зверь остановился, вспахивая землю, неповоротливый. Переступил лапами, повернулся всем телом. Выкатил глаза, маленькие, глубоко посаженные, белки в красноватых прожилках. Из пасти текла пена.

Ашша-Ри достала нож. Заплясала, кружась, вынуждая зверя тянуться за ней. Тот сделал выпад — не успел. Ещё раз ткнулся вперёд, оскалив клыки — дочь детей тропы упала, откатилась. Поднялась чуть медленнее, чем нужно, припадая на раненую ногу.

Зверь глядел на неё, не видя ничего вокруг. Переступил с лапы на лапу, и в этот миг Шогол-Ву взлетел ему на спину, сжал бока, вцепившись в шерсть на загривке. Тварь вскинула морду с визгом, и он ударил, метя в глаз.

Зверь тяжело упал на бок, перекатился на спину, дёргая лапами, пытаясь стряхнуть, раздавить, но запятнанный успел отпрыгнуть. Клыкастая пасть на мгновение оказалась совсем рядом, обдала горячим смрадным дыханием. Затрещали стрелы, ломаясь, и зверь поднялся с усилием.

Когда он встал на колени, Ашша-Ри всадила нож по самую рукоять в короткую шею сбоку. Зверь захрипел, завизжал, мотнул головой, и охотница отскочила.

По серой щетине, отливающей синевой, заструилась кровь. Тонкий алый ручеёк бежал и по морде. Но раненый, полуслепой, зверь стал только злее.

Он бросился, пытаясь сбить, растоптать. Шогол-Ву крикнул, хлопнул в ладони, отвлекая его на себя. Широкий бок задел Ашшу-Ри при рывке, и та упала.

Нептица — кто знает, где была раньше — налетела сверху, хлопая крыльями. Запустила когти в щетинистую спину, ударила клювом между острых ушей раз, другой. Зверь дёрнулся, разбрасывая пену из пасти, закричал.

Шогол-Ву подхватил Ашшу-Ри, оттащил от тяжёлых лап, острых копыт, взрывающих землю.

Загудела стренга.

Человек не трогал струны — ударял ладонью по дереву, и инструмент не пел, а низко выл. В этот перемежающийся хлопками гул вплёлся голос, тягучая песня без слов.

Зверь остановился, прислушиваясь, но нептица ударила снова, и он вскинулся, упал. Нептица едва успела выдернуть когти, отлетела. Встала, шипя, топорща перья, расставив крылья.

— Пусти меня, ты, порченый! — воскликнула охотница. — Я прикончу зверя, а после прикончу тебя!

Шогол-Ву разжал руки, и она встала, пошатываясь. Потянулась к опустевшим ножнам, огляделась, высматривая, где обронила нож.

Стренга гудела, и этот звук прибивал к земле, укрывал тяжёлым одеялом. Мешал слышать. Не позволял думать.

— Умолкни, ты, знающий мать! Умолкни! — зарычала Ашша-Ри, но человек не остановился.

Зверь поднялся, медленный, будто сонный, и нептица налетела опять. Опрокинула, вцепившись в бок, принялась драть когтями задних лап, клевать куда придётся. Зверь визжал, сучил копытами, поднимая морду, и не мог дотянуться.

Шогол-Ву, сжимая нож, подобрался ближе. Он то подходил на шаг, ещё на шаг, то отскакивал от бьющих крыльев и копыт. Пытался не слушать стренгу — она уводила прочь, точно и не было битвы, и вспаханной земли, залитой кровью и пеной, и хрипящего зверя, разъярённого и сильного — ещё достаточно сильного, чтобы умереть не первым.

Он выждал миг, и нож ударил.

Запятнанному не доводилось встречать зверя, подобного этому, но Двуликий создал их всех схожими. Одними и теми же тропами бежала кровь, и у каждого билось сердце в груди.

Зверь вскрикнул неверяще, удивлённо. Захрипел, дёрнулся. Большое сильное сердце не хотело умирать, не сдалось сразу. Зверь попытался ещё встать, но колени подогнулись, и он упал тяжело. Приоткрылась пасть, маленький глаз уставился на запятнанного, тускнея. Пошевелились лапы, замерли, и сонная неподвижность пустоши окутала зверя, взяла его себе, как камень и земляные хребты, как мёртвую траву прошлого года.

Нептица, почуяв, отошла. Уселась, вылизывая лапу в чужой крови. Стренга ещё гудела, но тут же и утихла.