– Когда сказал, что ты не убийца, а вор? – проницательные зелёные глаза Анубиса спокойно следили за Атсу на протяжении всего рассказа.

– Да, – кивнул вор. – Я провёл с ними год, прежде чем узнал больше. К тому моменту меня уже нарекли Соколом, как мне казалось, за острый взгляд и скорость нахождения добычи. Однако позже мне рассказали, что истоки прозвища крылись в венце, ставшем погибелью Шани. Это ведь был венец Священного Сокола – Гора, и Пустынным очень понравилась такая ирония.

– Так почему ты не остался с ними? – спросил Сет без тени привычной ухмылки. – Ты сказал, что узнал о каких-то иных занятиях, помимо краж.

– Да. Убийства и мародёрство не стали особым открытием. В конце концов, я знал, что вокруг меня были настоящие разбойники, как бы Дидус – предводитель Пустынных – ни пытался внушить мне веру в их благородство. Но позже мне открылась ещё одна сторона их дел – работорговля, – пальцы Атсу, впившиеся в пол лавки, снова сжались с божественной силой, оставляя глубокие борозды. – Меня тогда мало волновала судьба богачей, к тому же, их Пустынные действительно просто обворовывали. Но разменным кидетом работорговли были жители трущоб. Те, кого я хотел защищать, для кого желал лучшей жизни. Маленькие девочки и мальчики… Беззащитные голодающие люди. Их продавали для непосильной работы, но чаще – для утех.

– Ты покинул Пустынных после того, как узнал об этом? – глухо спросил Анубис.

И он, и Сет, уже успевшие многое узнать о смертных, воспринимали рассказ Атсу глубже, чем сделали бы это прежде. Теперь они действительно чувствовали горечь.

– Не сразу. Я не хотел просто сбегать. Мне нужно было это прекратить, – на лице Атсу появилась улыбка, не коснувшаяся глаз. – Дидуса я убил собственной рукой. Это было моё первое убийство. Потом мне нужно было вывести из логова Пустынных всех рабов, и для этого пришлось хорошенько всполошить меджаев – указать им, куда нужно идти с облавой. К счастью, всё удалось.

– Грех, за который ты не испытываешь вину, – смерть Дидуса? – тихо спросил Анубис.

– Да, – кивнул Атсу. – Обратись время вспять, я бы сделал это снова.

Раньше Каратель не задумываясь бы заклеймил вора грешником, достойным только небытия. Но теперь такая мысль даже не возникла в его голове. Это пугало и одновременно доставляло богу странное иррациональное удовольствие.

– Пойду верну наших дам с улицы, – быстро сказал Сет, поднимаясь на ноги. – Нам нужно обсудить, что делать дальше.

Открыв дверь, он тихо окликнул стоящих у порога Ифе и Мив, но они продолжали о чём-то разговаривать.

Сет протянул руку, чтобы положить её на плечо аментет, но она прошла сквозь неё, и обе женские фигуры растворились в грязно-лиловой дымке.

Плечи нещадно болели. Ифе чувствовала на запястьях, поднятых над головой, холод металла, впивающегося в кожу. Она с трудом открыла слипшиеся веки и осторожно, стараясь не издать ни звука, осмотрелась.

Помещение, в котором она оказалась, было тёмным и холодным. Каменные стены, каменный пол, никаких предметов мебели – только щербатая толстая дверь с маленьким зарешеченным окошком. На стенах висели грубые железные цепи, и девушка поняла, что она была прикована к камню такой же.

– Вы живы? Вы не ранены?

Старческий голос раздался из темноты в другом конце темницы. Прищурившись, Ифе смогла разглядеть мужскую фигуру, судя по всему, повторяющую её собственную прикованную у стены позу.

«Стоит ли отвечать? Я ведь не знаю, кто это… И где я? Что произошло?! Кем был тот хекау?» Вопросы сменялись один за одним, но хоть что-то сказать вслух Ифе не успела.

Деревянная дверь с противным скрипом отворилась. Худощавый мужчина, укравший её с базарной улицы, спокойно вошёл внутрь, смотря только на девушку и полностью игнорируя присутствие второго пленника.

– Ну, здравствуй, кандидатка в наложницы.

Страх, ставший привычным состоянием, не помешал девушке с достоинством посмотреть на похитителя.

– Кто вы? И что вам от меня нужно?

Мужчина усмехнулся. Его лицо неприятно искривилось, делая весь облик ещё более мерзким. Он показался Ифе похожим на одну из мумий с Рубежа Надежды, с той лишь разницей, что он явно был живым.

– Меня зовут Верет. Ты наверняка слышала обо мне.

– Нет. Не слышала, – сухое горло до боли саднило, но Ифе гордилась собой за то, что сумела сохранить бесстрастный тон.