Через мгновение он встал и оделся. По пути к шкафу его взгляд необъяснимо притянуло к полу возле половины кровати, на которой спала Эди. Там рядом с пушистыми шлепанцами, которые она носила все время независимо от времени года или температуры, лежал одинокий листок бумаги с пожелтевшими краями и маленькая фотография.

Он застыл, как будто каждая клеточка его тела заполнилась густым гудроном. Ощущения были почти такие же, как в тот раз, когда Райли отдала ему письмо, сидя в машине перед домом Фитца, но сейчас это был не страх того, что он увидит… Это был страх того, что Эди уже увидела.

До конца вечера Эди находила причины держаться от него как можно дальше. В противоположном конце комнаты, в другой части дома, на улице, пока он был в доме, наверху, когда он был внизу.

В какой-то момент он встал рядом с ней, когда она мыла раковину на кухне. Из-за мыльных и мокрых рук она оказалась слушательницей поневоле.

– Она не отправила мне письмо, – прошептал он.

– Что?

– Райли отдала его мне, когда приехала. Кэт его так и не отправила.

– Я должна в это поверить?

В ее глазах отражались потрясение и растерянность, но тут вошел Томас, и возможность объясниться пропала.

Наконец после того, как трое детей были уложены спать по своим комнатам и дом затих, Эди перестала бегать. Мак нашел ее за кованым столом на заднем дворе. Стол стоял на маленьком патио под огромной магнолией с толстыми низкими ветвями. Когда они только купили дом, под деревом была голая земля, а когда дети были младше, они целые дни проводили на этом дереве. Когда возраст лазания по деревьям закончился, Мак засыпал площадку мелким гравием – трава там все равно не росла, развесил на нижних ветках большую гирлянду из лампочек и переставил стол и стулья, которые до этого ютились в дальнем углу гаража. Теперь это был оазис, куда они часто сбегали, когда требовалось успокоиться или уединиться. Он даже иногда замечал, как здесь сидит Райли.

Эди сидела спиной к дому, подтянув ноги к груди и положив подбородок на колени. Маку не хотелось ее беспокоить, но им надо поговорить. Это последнее, чего ему хотелось, но при этом единственное.

Он не замечал письма и фотографии на столе, пока не подошел. Эди смотрела наверх, на изящно загибавшиеся ветви магнолии, ее лицо заливал теплый свет лампочек. Когда он сел, она не пошевелилась. Он наклонился вперед и положил локти на стол. С фотографии на него смотрело розовое личико маленькой Райли. Веснушчатые щеки и лучезарная улыбка Кэт. Он вспомнил строчки письма.

«Когда я приезжала к тебе в Бирмингем… Я влюбилась в тебя так же сильно, как ты в меня… Посмотри на фотографию. У нас все хорошо».

Он потер щеку и подпер подбородок ладонью. Придвинул фотографию к себе.

– Эди…

– Она правда не отправляла тебе письмо? Это правда?

– Да, – выдохнул он. – Я понятия не имел про Райли. Я тебе говорил.

– Да, но ты также говорил, что больше не виделся с Кэт. – В ее голосе звучала усталость. – Что ты не видел ее, когда лето закончилось. Но эта часть была ложью.

– Не была…

– Не была ложью? Она не приезжала к тебе в колледж?

Эди впервые посмотрела на него в ожидании ответа, как будто какая-то часть ее надеялась, что слова в письме были неправдой. Что это Кэт была обманщицей, а не ее муж.

– Нет. То есть да. Она приезжала. – Он втянул воздух, из-за сдавившего грудь страха получилось совсем немного. – И я действительно солгал тебе.

На ее лице отразилась боль.

– Мак, становится трудно угнаться за твоей ложью. Ты лгал весь наш брак, не рассказав мне про Кэт, но потом ты солгал мне в лицо и сказал, что больше не виделся с ней. В тот момент все уже открылось. Почему ты снова солгал?

– Потому что не считал это важным. Когда она приезжала, ничего не было. Мы поговорили, попрощались, и она уехала. После этого я действительно больше ее не видел. Никогда. Она написала мне письмо, и я никогда не узнаю, почему она его не отправила, но смысл в том, что она этого не сделала. Я не знал, что она была беременна, так же, как не знал…

– Ты не знал, что она влюбилась в тебя. – Голос Эди звучал по-прежнему тихо, но жестко. – Но ты влюбился в нее. Это ты знал.

– Это взгляд Кэт на ситуацию. Я этого не говорил. Я никогда не говорил ей такого.

– Но это правда?

Разум затуманился, и Мак сосредоточился на столе, на гравии под ногами, на легком ветерке, шелестящем в листве над головой.

– Мне было двадцать лет, Эди. У меня в голове царил бардак. Я не знаю, что я думал тогда.

– Ты ее любил? – давила она, четко и аккуратно формулируя каждое слово. – Простой вопрос.

Простой? Не совсем. Они смотрели друг на друга – оценивающе, примеряясь, кружа – ему казалось, что он на самой тонкой проволоке пытается балансировать между любовью и заботой о жене и нежеланием поливать Кэт грязью. Конечно, было бы просто приравнять то, что было у него с Кэт, к примитивным порывам и похоти – это была бы неправда, но это было бы проще сказать.