Мурасаки устало закрыл глаза. Все, что ему сейчас остается, – это строить собственные учебные планы. А ведь еще есть его дипломная работа, порталы-туннели и все, что с ними связано. И их тоже надо как-то учитывать… И кстати, свитер Сигмы тоже надо почистить от пятен крови. Голову пронзила вспышка такой острой боли, что Мурасаки встряхнуло, как от удара тока. А потом он вспомнил – свитер Сигмы в крови, которая капала из прокушенной губы. И Констанция говорит – «ее больше нет, смирись с этим» а он видит, что Констанция врет, даже не потрудившись сделать вид, что сама в это верит. И еще – жадный взгляд Констанции на свитер. Что же она все-таки заблокировала? С этой мыслью Мурасаки уснул, с этой же мыслью он и проснулся – будто бы и не засыпал.

Браслет на запястье пиликал, вот только время было совсем неподходящим для будильника – примерно час до ужина и четырнадцать часов до подъема, если бы Мурасаки не болел. Мурасаки посмотрел на браслет – на нем горел значок административного уведомления. «К вам посетитель». Ах, вот зачем его разбудили! Мурасаки нажал «впустить». Дверь открылась, и в палату вошла Беата.

Мурасаки от неожиданности моргнул. Нет, это совершенно точно была Беата! А ей-то что от него надо?

– Мурасаки, как ты себя чувствуешь? – Беата спросила это раньше, чем успела дойти до его постели и опуститься на стул для посетителей.

– Сложно понять, – улыбнулся Мурасаки, – я пока не уверен даже в том, что я себя чувствую.

– И в чем же это проявляется? – с интересом спросила Беата, подавшись вперед.

– Приходится ощупывать себя, чтобы понять, одет я или нет, – безмятежно ответил Мурасаки. – В голове шумит. Соображаю я не так быстро, как привык.

– Считай, ты еще легко отделался… учитывая, что ты натворил, – ответила Беата и строго посмотрела на Мурасаки.

Мурасаки поднял брови.

– А что я натворил? Плохо помню.

– «Плохо помню» и «ничего не помню» – это разные вещи. И я точно не стану тебе рассказывать о твоих подвигах.

Мурасаки внимательно посмотрел на Беату.

– Вы теперь мой куратор, Беата?

– Нет, – покачала головой Беата. – Но если я не твой куратор, это не значит, что мне запрещено с тобой разговаривать.

– Что ж… – Мурасаки приподнялся и сел в постели, внимательно следя за тем, чтобы одеяло не сползло ниже талии. Пижама была не из тех, которыми хочется хвастаться перед женщинами. Даже если они тебе годятся в далекие-далекие предки. – Давайте поговорим. Что вы хотите от меня узнать?

– Я бы хотела получить доступ к твоим воспоминаниям, – прежде. чем Мурасаки успел открыть рот, она продолжила, – я знаю, что Констанция Мауриция уже сняла твои воспоминания о той ночи, я их видела. Но меня интересует немного другой период.

– Какой? – с интересом спросил Мурасаки. Он надеялся, что его интерес силен ровно настолько, чтобы замаскировать только что полученное знание: Констанция ковырялась в его памяти и поделилась этим воспоминанием с другими кураторами. Значит, он, Мурасаки, что-то видел или знал, что-то представляющее угрозу для… кого? Или чего? Для Академии? Кураторов? Может быть, что-то связанное со вспышкой этой непонятной инфекции? Раз по словам Беаты он что-то эдакое натворил.

– Видишь ли, я точно не могу сказать, – заговорила Беата. – Меня интересует момент, когда ты впервые нашел в парке…

Она замялась, и Мурасаки вдруг понял, что именно ее интересует: те странные солнечные часы, возле которых они с Сигмой занимались теорией вероятностей. Но почему? Что в них такого? И как они вообще связаны с происходящим? Мурасаки терпеливо ждал, пока Беата подберет нужное слово. То, как она их назовет, тоже будет информацией. Важной информацией, – он чувствовал это буквально каждой клеточкой тела, дрожа от нетерпения.

Наконец, Беата взмахнула рукой, довольно точно очерчивая контуры сломанных часов.

– Это сломанное устройство, в пыли и трещинах. С такой зеленой панелью.

Мурасаки нахмурился.

– Я не помню, когда это было, Беата. Я не искал его специально. Просто гулял по парку. Изучал его. Я даже не помню, было ли это летом, перед началом занятий, или позже.

– Это неважно, – мягко сказала Беата. – Я найду, когда это случилось, если ты дашь мне ментальный доступ к этому событию.

Мурасаки кивнул. Конечно, он не должен сопротивляться. Но… Если они спрашивают разрешение, значит… Мурасаки ухмыльнулся. Значит, он может торговаться, вот что!

– А вы можете в благодарность за услугу вернуть мне память последних дней? Сутки перед вспышкой инфекции, – невинно пояснил Мурасаки. – Ментальный контакт позволяет это сделать? Мне очень не нравятся эти провалы в памяти. Вы правильно сказали, что это разные вещи – плохо помнить и ничего не помнить. Я не помню ничего. И я хочу знать, что я натворил.