— О, да тут, оказывается, целая библиотека!

Валька вздрогнул, словно наступил на оголенный провод под током, и, краснея, пробурчал:

— Ребята попросили обменить.

— И хорошие книги?

— А то как же?.. Стал бы я всякий хлам возить домой… Не уловив на лице Торопова ничего подозрительного, Валька осмелел: — Интересные книги, товарищ лейтенант. Вот эти две, — он показал на тисненные золотом обложки. — Еле-еле выпросил!

Не вытерпев дудкинского нахальства, Торопов засмеялся.

— Ворюга ты — больше никто! Расседлаешь коня — придешь с книгами в канцелярию…

Вечером Торопов объявил Дудкину за хищение государственного имущества трое суток ареста. Валька клокотал от возмущения.

— Я ему, черту лысому, и радио провел на квартиру и звонков — где надо и не надо — наставил, а он еще жалуется, — говорил он товарищам, проклиная начальника соседней заставы. — Ну ничего, я там еще побываю. Посмотрим, как он обойдется без меня.

Настала очередь отвести душу и Морковкину.

— Будешь знать, как над другими смеяться. Мало еще начальник тебе всыпал. Нужно было под самую завязку.

— Болван ты, Митька, — беззлобно огрызался Дудкин. — Я же ради вас старался. Хотел, чтобы ты расширял свой ограниченный кругозор. А ты вместо того, чтобы оценить мой благородный поступок, еще и зла мне желаешь. Эх, Митька, Митька!.. До чего же ты не компанейский парень… Вот так всегда и бывает. Людям добро делаешь, а они черной неблагодарностью платят.

Митька смутился. Ему и вправду показалось, что он сказал глупость. Посмотрев на печальное лицо связиста, он извинился:

— Не сердись… Я пошутил… С кем не бывает…

Митьку поддержал Слезкин.

— Подумаешь, трое суток. Не успеешь и глазом моргнуть, как будешь дома.

— Нет, братцы! Пора этот дом менять. Дело не в трех сутках. Дело в принципе! Сперва тебя ни за что ни про что ссылают к черту на кулички. Потом всякие Кукушкины над тобою измываются. Потом на гауптвахту отправляют. Этак скоро и в штрафной батальон угодишь, — изливал свой гнев Дудкин.

— А за что тебя вообще «сплавили» сюда? — спросил кто-то из молодых бойцов. — Все говорят, а за что — не знаем.

— За любовь! За самую чистую любовь страдаю!

Новобранцы усадили Дудкина на кровать, стали упрашивать:

— Расскажи! Про любовь — это интересно!

Дудкин начал куражиться. Бойцы уговаривали:

— Ну расскажи! Чего тебе стоит! От кого таишься? Мы же свои!

— Дежурил я как-то вечером на коммутаторе, — начал Валька. — Рабочий день закончился. Звонков мало. От скуки не знаю, куда и деваться. Написал письма, перелистал старые журналы. Начал рыться в столе — искать еще чего-нибудь. На глаза попалась старенькая книжка, без начала и без конца. Стал читать да так увлекся, что и оторваться не могу. Читал, читал, а потом глянул на стойку и ахнул: бленкер открыт и лампочка светится. Схватил трубку, а сам думаю: «Припишут сон на посту — не расхлебаешься!» Представляете, что такое звонок с границы?

Валька окинул взглядом бойцов и продолжал:

— Ну, кричу: «Слушаю вас». В ответ раздается: «Девушка, а девушка! Говорит младший лейтенант Таратайкин. Дайте мне начальника вашего клуба». Соединил я его, а сам прикидываю: «Стоило волноваться. Велика шишка — младший лейтенант!»

Вижу сигнал отбоя, хотел уже выдернуть штепсели, как вдруг Таратайкин обращается ко мне: «Спасибо, девушка, за содействие!» — «Не за что, — отвечаю. — По службе положено». Он не отстает, говорит комплименты. Я понял, что Таратайкин служит не в наших частях.

На другой день он позвонил опять. И опять засыпал комплиментами. Под конец разговора он спрашивает меня: «Девушка, а как вас звать?» — «Валя», — говорю. «А фамилия?» — «Дудкина», — а сам вот-вот расхохочусь. Потом он звонил еще несколько раз. В общем, мы познакомились, стали по вечерам друг перед дружкой душу изливать.

А однажды получаю от него письмо. Большущее, листах на десяти. Младший лейтенант расписал мне всю свою автобиографию: и кто он, и что он, и где родился, и где учился. Проклинал судьбу, загнавшую его в тартарары, на съедение тарбаганам, жаловался на тоску, намекал на какие-то глубокие чувства. Показал я это письмо ребятам. Ну и, конечно, карусель сразу завертелась. Сели писать ответ. Мараковали, мараковали — ничего не получилось.

Потом нашли ту старую книжку, переписали из нее самые красивые слова, добавили кое-что от себя, чтобы правдивее было, нашли у кого-то одеколон, побрызгали на бумагу и запечатали. Кто-то из ребят посоветовал послать Таратайкину карточку. Венька Кочетов пожертвовал карточку своей сестренки. Она у него красивая девка. Одно загляденье! В общем, вложили карточку и отправили.

Ну, с этого дня и пошла писать губерния. Таратайкин теперь не просто жаловался на скуку, а доказывал, что не может себе найти места ни днем ни ночью и что виновата в этом, конечно, я, Валя Дудкина. Получили и мы от него фотографию.