Один мужик, Оля? Один за всю твою сознательную жизнь. Благоверный муж, отец твоего тяжелобольного ребенка, который… А где он, кстати, а главное, с кем? Всего один — мне, блядь, смешно, и я тебе не очень верю. Один, один, один! Зато ого-го какой, наверное! Видимо, чересчур достойный, уважаемый и очень длинный член! С выдумкой, характером и извращенным сексуальным вкусом, раз ты по сей день шарахаешься от окружающих тебя мужчин? Что он делал с ней? Что позволял себе, а главное, как она могла это все терпеть, фактически все издевательства и унижения поддерживать? Зачем?

— Увы. Заночуем в доме Пети.

— На маяке?

— Там жить нельзя, но можно где-то рядом.

— Этот Петя, он же смотритель маяка? Я просто подумала, что в той колокольной башне, словно на рабочем месте, не отходя от дела, можно существовать.

— По-моему, я этого не говорил, — поворачиваюсь к ней лицом, шагаю задом наперед и наблюдаю за ее неуклюжим подъемом. — Ты перечитала своей романтической бурды, изумруд души моей. Что-то типа… Они стоят, обнявшись, а луч прожектора освещает их крепко спаянную красивую фигуру. Мужик своей жирной задницей заслоняет яркий свет, тем самым прячет девочку от страшного необратимого ослепления. Его стояк велик! Настолько, что он тупо от боли плачет, а девочка от возбуждения через трусы пускает вязкие соки на каменный выбеленный пол. Мерзавец жадно, страстно, чувственно и жарко ее целует, и тут же одновременно лапает субтильное дрожащее от истомы тельце, трогает большими пальцами острые соски, трет, щиплет, лижет, и, конечно, дует, а потом… А потом возле перил, изуродовав классическую позу секса, страстно эту девочку дерет. Думаю, раз надцать, одалиска, в одном едином быстром темпе, ни разу, сука, не повторяясь! Как говорится, только кончил и вот все заново, опять. Так, что ли? Пока она от наслаждения не умрет и прохрипит: «Я кончила! Довольно!».

— Ну да, ну да. И золото вдруг превратится в черепки. А член у мужика сгниет? Ты похотливый грубиян, Смирнов! — Климова довольно громко бормочет.

— Так я этого и не отрицаю, — хмыкаю и показываю ей рукой, что можно дальше ряд моих определений продолжать. — Ты хорошо, солнышко, подумай, а я еще чего-нибудь в том же духе приплету. Так сказать, до кучи! Ну?

Молчит в ответ. Ха! Надеюсь, ей просто больше нечем крыть, и она смирилась с тем, что в языковых, словесных, курсах я намного лучше, быстрее, выше и сильнее. Я — злой и страшный языкатый черт. Да я самый настоящий романист! Поэт, бард, трубадур! И где-то за границей сейчас заплачет младшенький, Сережа. Сергей Максимович точно бы с этой ситуации поржал. Я так и вижу нашу предстоящую встречу:

— Привет! — Привет!

— Ну как? — Никак!

— Ты — лох, задрот и долбаный терпила, Леха. — Хотя бы так, Серж, а ты просто помешанный на бабах озабоченный урод.

— Теперь, наверное, пока, братишка? — Еще бы! Нам не по пути. Живи вольготно, сука, не хворай.

И… Разбежались кто куда, по разным сторонам.

— Мы не идем на сам маяк, — сбиваю с себя спесь, немного привожу мыслительную деятельность в порядок и, наконец, спокойно говорю. — Это навигационное сооружение, Оля. Понимаешь?

— Это что значит?

— Вход исключительно по пропускам и в установленном порядке.

— Тогда я вообще ничего не понимаю. Мы идем куда-то, ты подгоняешь, не даешь мне даже присесть, дуешься все утро, отказываешься от еды, — бормочет. — Тебе что-то не понравилось, было невкусно? Ты мог бы прямо об этом и сказать, зачем сейчас на мне злость свою срываешь? Алеша, стой, пожалуйста, я тебя очень прошу!

— Увидишь, одалиска, и сразу все поймешь. Но темп задан, шаг отмерян, я не буду распускать тут нюни…

— Идиот! — рычит.

— Мне все слышно, одалиска. И я еще раз напоминаю тебе про твою слишком резвую самоуверенность, непредусмотрительность, наивность. Нет, тут скорее всего, просто глупость. Не стоит, не надо бороться с тем, кого точно не сможешь в прямом противостоянии одолеть.

— А где мы будем жить? Там есть хоть какое-то строение, не знаю, может быть, ветхий шалаш, лачуга, на худой конец, доска с гвоздями, на которой можно спать?

— Все есть, не переживай. Прекрасный дом…

— В котором он живет?

— Ну да, он почти как знаменитый Джек, но там не хватает всего лишь чулана, пшеницы и синицы.

— Смешно, Алексей! — она бурчит, но все равно упрямо продвигается, очень сильно старается не отставать и не сворачивать с натоптанной травы. — Ты ведь, как обычно, впрочем, не предупредил меня…

— Виноват во всем? Испортил Оле отдых? Обещал ей многое, но ничего, естественно, из преднамеренного не выполнил? Обманул юную одалиску, воспользовался гибким телом. Ты так часто это повторяешь, что я даже порядок запомнил, ничего не забыл?

— Я ведь этого не говорила, — вскрикивает и тут же замолкает, а потом тихо добавляет. — Зачем ты так со мной?

Ольга останавливается и скидывает с плеч свой хиленький рюкзак.

— Иди сам, а я, наверное, тут останусь, отдохну и домой вернусь. Ты не в настроении, а я не знаю, чего мне следует от такого Смирнова ждать. Возможно, я уже раздразнила тигра, позволила слишком многое, а десерт вот не дала — сметанки пятнистого кота лишила, даже крышечку не смог облизать. Ты из-за этого злишься, из-за того, что было, вернее, из-за того, что не было, не произошло этой ночью?