— Стоять! — теперь направляюсь к ней. — Я на переправе коней не меняю.

— А я не конь, — она вытирает влажной салфеткой свое лицо и шепчет, но все очень четко слышно. — Не конь, Алеша! И не тяжеловоз, не рабочая ломовая лошадь, не твоя кобыла, а ты ведешь себя сегодня, как безжалостный погонщик стада, как отъявленный мерзавец, как бездушный скот… Мне тяжело, я к такому не привыкла. Пожалуйста, войди в положение и хоть чуть-чуть ослабь свой походный напор.

— Как кто? Как ты меня назвала? — останавливаюсь рядом с ней, но не пересекаю пресловутое личное пространство, ее невидимую границу, хотя хотел бы — тут нечего скрывать. — Договаривай, пожалуйста.

— Я…

— Что не так, одалиска? Что такое?

— Ты злишься на меня? — слишком тихо выдает. Мне плохо слышно — Климова говорит одними губами.

— С чего бы, изумруд души моей? — усмехаюсь, стараюсь свои недовольство и нервозность тщательнее скрывать. — Я никогда ни на кого не злюсь. Просто не имею такой привычки. Жизнь научила, что это очень неблагодарное занятие, к тому же для здоровья вредно. Злость, гнев, агрессия, ненависть и даже ревность, кнопка, влияют на качество, — быстро затыкаюсь и подкатываю глаза, — как бы помягче-то тебе сказать…

— Спермы? — язвит зараза.

— Ну-у-у, возможно! Я не проверял, — улыбаюсь. — На самом деле хотел сказать о негативном отражении на качестве всей человеческой жизни в целом, одалиска, а не только на том, что ты только что привела.

Она опускает вниз взгляд и рассматривает свои суетящиеся руки:

— Не получил то, чего хотел? Так вышло! Не случилось! Не удовлетворился! Ты бесишься, Алеша?

— Охренеть! Не буду это комментировать! Сделаю вид, что не услышал эту чушь, а у тебя есть еще шанс забрать свои слова обратно, — беру ее вынужденную ношу в руки, закидываю себе на плечо, а ей протягиваю бутылку с водой. — Пить хочешь?

— Сейчас я хочу домой. Извини, но, видимо, я, как ты там говорил, слабое в физическом и эмоциональном плане существо, и мне необходим отдых. Иди без меня, обратную дорогу я найду, за это не беспокойся.

— Хорошо! Только один вопрос, если ты позволишь?

Она молчит, но по ее внимательному сосредоточенному взгляду понимаю, что я могу его задать.

— Я слишком тороплю события? — откручиваю крышку и делаю быстрый глоток.

— Смирнов!

— Принуждаю тебя? — отпиваю и продолжаю наступать. — Все это время, скупой период наших встреч, недолгого общения и очень странного знакомства, я напираю на тебя, как танк? Настаиваю на нашей скорейшей близости, заставляю тебя целоваться, делаю, в конце концов, больно, возможно, даже собой пугаю? Все понимаю, одалиска. Возможно, ты права и имеешь право на отталкивание. Большой, крупный, страшный самец, но я очень стараюсь, отчаянно хочу быть немного ближе к тебе. Прекрасно понимаю, что знакомы всего ничего, но у меня есть планы, Оль. Если помнишь, я их озвучивал, а ты, по-моему, приняла все мои условия. Мы решили попробовать встречаться не по указке или в счет несуществующего долга, а по-настоящему. Ты ведь помнишь? Я очень хочу этого, а ты? Тут важно, как ты мне вчера сказала, наше обоюдное желание. Хочу сейчас сказать, что у меня оно имеется, о тебе… Не знаю! Затрудняюсь ответить, но ты ведь не отвергаешь меня, скорее наоборот, немного провоцируешь, даже поощряешь — значит, какой-то шанс на сближение тоже есть?

— Леш, — кривит губы.

— Я задал вопрос. Обещал один, но, — пожимаю плечами, — можешь считать, что это вариации, различные формулировки, доступное для восприятия на слух изложение, развернутое обоснование, мое эссе. Оль, теперь я жду твой ответ. Это важно. Лично для меня. Ей-богу, я чувствую себя последней озабоченной мразью, которая эксплуатирует женскую совесть, развлекается с душой и истязает слабенькое тело. Мне нужно знать! Слышишь?

— Я поняла.

— Я все еще жду твой ответ. Я, — четко, медленно, практически по слогам, буквам, звукам задаю еще раз свой вопрос, — принуждаю тебя к сексу со мной?

— Нет.

— Отлегло, словно камень с души сняла, — хмыкаю и настойчиво протягиваю ей бутылку с водой, — ты будешь пить?

— Нет, спасибо.

— Все? Отдохнула? Можем продолжать наш путь?

— Да, — она протягивает руку за своей сумкой.

— Я это понесу, а ты иди вперед, — кивком головы указываю ей направление нашего движения. — Еще немного вверх, строго по тропе, пока не упрешься в высокий деревянный забор.

— Спасибо за помощь и, — проходит мимо меня и как бы невзначай касается моей руки, — за то, что настойчиво пытаешься меня понять. Я это, безусловно, ценю, Алеша. Все вижу… Алексей?

Пытаюсь? Видимо, пока не очень получается, раз ты так со мной напряжена, волнуешься, как будто перед казнью, перед грандиозным выходом на революционную гильотину.

— Оль? — иду за ней, ступаю шаг в шаг, плотоядно рассматриваю худые голые лодыжки, затем немного поднимаю взгляд и зависаю на перекатывающихся ягодицах, на вздрагивающих лопатках и неподвижной слишком гордой открытой тонкой шее. — Есть еще вопросы! Их как-то много, видимо, поднакопилось. Хотел бы задать. Ты как на это смотришь?

Или я затянул с их озвучиванием и надо было выбрать иной формат нашего общения? Зажать ее в той комнате, голую, на разобранной кровати, и беспорядочными поцелуями пытать!

— Да-да. Сегодня ведь твой день, Алексей, — вполоборота отвечает. — Здесь такая красота, не холодно, не жарко, солнце, морской свежий воздух. Думаю, что я готова…

— Где ты была? Расскажи хоть что-нибудь о себе. Мне интересно. Говори только о том, что считаешь нужным. Выдавай то, чего с твоей точки зрения я достоин или к чему готов, имею, так сказать, твой персональный доступ.