— Конечно, — пытаюсь за плечо обнять, — ты мне чрезвычайно интересна, моя таинственная незнакомка…

— Для расследования и в качестве живого экспоната?

— Нет. Не так!

— Теперь я кое-что начинаю понимать, — сидит с гордо поднятой головой и смотрит далеко вперед, словно будущее на линии горизонта пытается разглядеть. — Ну? Что скажешь, Смирнов?

— А что я должен еще сказать? Я боюсь теперь, что все, что выпущу в эфир, будет использовано против меня и без права на пересдачу или возможное в будущем оправдание.

— Я прошла твою тщательную проверку? — по-моему, она заводится. — Я говорю сейчас только об этом. Как ты вообще посмел? Кто дал право? У тебя разве есть, вообще, по отношению ко мне какие-то права? Это… Это…

— Оль, какую проверку? — говорю, как можно тише, стараюсь не будоражить кровь. — Я оговорился, а ты не так поняла меня.

— Ну что-то же ты искал? Что тебя так заинтересовало? Мое семейное положение, наверное, какой образ жизни за бугром вела, род занятий, сфера деятельности, наличие детей, — резко поворачивается ко мне, прищуривается и шепчет. — Это был твой полиграф? Вопрос — ответ, типа анкетирование, и на конец живой контрольный тест. Ответь, пожалуйста, я хоть на троечку сдала?

На это мне нечего сказать. Возможно, так это со стороны и выглядит, но:

— Я тебя не проверял, — бухчу себе под нос.

— Ты уточнял, свободная ли я? То есть, если бы была обременена семьей — мужем и ребенком…

— Я бы не трогал тебя. Ты же знаешь.

— Ведь я чту гражданский кодекс и, в частности, институт семьи — надежной, крепкой ячейки общества. Так? За скупую откровенность говорю «спасибо, Алексей». Но…

— Ты ведь не шла со мной на контакт. Совсем! Вспомни, пожалуйста, разговор не клеился, у нас не получалось. Вот я и подключил свои связи.

А это я зачем сказал? Наверное, просто надоело ходить вокруг да около или я расслабил булки — раз переспала со мной, то, как учебник, передо мной открыта, или запросто теперь простит любой косяк. Сейчас она надает мне по рукам и по щекам отвесит, затем забудет, и мы страстно помиримся на этой подстилке или на кровати в той самой, для меня счастливой, комнате.

— Связи? Смирнов, ты шутишь сейчас?

Несмеяна злобно ухмыляется, а мне бы, соответственно, на все это промолчать, но:

— Я попросил надежного друга своего отца.

Климова шарахается от меня и вскакивает с подстилки. Выставляет перед собой обе руки, а затем ими же дергано крест-накрест закрывает рот.

— Оль, пожалуйста, — я вслед за ней поднимаюсь, раскрываю свои грабли и хочу ее обнять. — Я…

— Ты мог бы просто спросить, Алексей? — шипит.

— Ты не шла на связь. Еще раз повторяю. Я пытался много раз…

— Когда? — теперь выкрикивает. — Когда? Когда?

А я отчаянно пытаюсь вспомнить, о том, как все это у нее спрашивал. И, блядь, ничего в голову-то не приходит, как всегда. Я неоднократно намекал, на что-то провоцировал, заставлял, пытал, даже встречался с ней по указке матери, а потом, когда…

— Я…

— Называй дату, время и место, — выплевывает и занимает оборонительную позицию.

— Я спрашивал, где ты была! Несколько раз. Помнишь?

— Я ответила тебе, Алексей. Вчера. Именно тогда, когда ты прямо задал свой вопрос, а не игриво хвостом вилял.

— А раньше?

— Раньше? Это шутка? Если — да, то абсолютно не смешно. Ты развлекался с моим телом на той огромной кобыле, ты провоцировал меня в лесу перед косулями, ты грубо трогал меня в библиотеке. И даже подключил к своему расследованию приятеля своего отца? Это подлость, Смирнов. Ты — подлец и не особо умный человек. Увы и очень жаль! Такое заключение. Подходит или нет — мне на это наплевать, — она разворачивается и направляется к ступеням.

— Ты куда?

— Я уезжаю, — спокойно произносит. — Домой. Сама.

— Это будет только завтра! Слышишь?

— Мне не нужно твое разрешение, Смирнов. Ты забываешься и позволяешь себе делать то, что в принципе в этой ситуации невозможно. А все это недопустимо. Но, видимо, ты перешел тот самый рубеж. С меня довольно! Да! Точно! Хватит! Все!

Подбегаю к ней:

— Что я сделал?

— Ты, правда, ничего не понимаешь?

— Объясни, пожалуйста, тогда я буду знать.

— За моей спиной ты рыскал, как ищейка. Копал, копал, а мог бы…

— Ты! — рявкаю ей в лицо и хватаю за руки. — Мне! Не отвечала!

— А может быть ты просто не хотел знать, — пытается освободиться, но я сжимаю крепко-крепко, до хруста ее косточек и скрежета своих зубов.

— Я никуда тебя не отпущу — не мечтай об этом. Кстати, у меня есть незаданные вопросы, — вздергиваю ее, как куклу, и заглядываю в глаза. — Потерпи немного! А?

Она показывает, мол, слушаю — начинай!

— Где твой сын, Климова? Где ребенок?

Оля вытаращивает глаза, а ее верхняя губа хищно приподнимается — я вижу белые ровные зубы. Теперь я думаю, что если отпущу, то женщина накинется на меня и быстро растерзает. Ну, значит, не судьба!