«Прости меня».

Макс о чем-то азартно говорит, что-то нам рассказывает, яростно жестикулирует, корчит долбаные рожи, даже изображает дефиле, а Гришка широко улыбается, иногда заходится от смеха и качает головой, звонко стучит ладонями по столу, откидывается на спинку стула, свешивается, а затем резко возвращается, задыхаясь, хрипит и слишком громко шепчет:

— Блядь, ты рассмешил, Зверина. Ей-богу, пропал такой талант. Тебе бы в комики податься. А с твоим послужным списком ты бы еще и на блатных бабки зашибал. Ты подумай, Морозов, на досуге. Может, ну его это кулинарное искусство? В жопу ресторан. Стенд-ап шоу «У Зверя»? А? Каково? Чем тебе не новое увлечение? Тебя оценят и даже крышу организуют. Век воли не видать!

— Что значит, «ну его кулинарное искусство»? Ты охренел, Велихов. Пошел отсюда или сиди, блядь, и не возникай! — вклиниваюсь в их разговор. — Я финансово вложился и потом, французский завтрак, сытный обед, жаркий ужин — я много ем, а мать устала нас с отцом кормить. Говорит, всю голову ей обсосали троглодиты…

— О! Смотрите-ка, наш папочка вернулся. Запахло бабками, и Лешенька Смирняга — тут как тут. Как съездил в свой дом на рыбьих плавниках, бродяга? — Гришка склоняется ко мне и пытается заглянуть в мои глаза. — Как море, как песчаный пляж? Где был, что видел, с кем тесное знакомство свел?

Сука! Еще один такой вопрос и я не выдержу — со всей дури втащу в эту зажравшуюся рожу. Я устал всем однообразно отвечать:

— Как съездили, сынок? — Нормально, пап.

— Леша, а как там Оля? — Мы ведь встречаемся, мам, вот были с ней у меня дома!

— Встречаетесь? Были вместе? С Климовой? С Олей? — А с этим есть какие-то проблемы? Ты против или что-то не так?

— Я думала, что ты и она… — Станем наилучшими друзьями? Ты обманулась, мам. Наверное, у тебя это впервые. Привыкай!

— Алеша! — Ты ведь знала, что отец отрицает дружеские отношения «между мужиком и бабой», мам? Что он звереет, когда такое заворачивают или когда оправдывают свое бездействие и слабость тем фактом, что «мы с Машенькой всего лишь лучшие друзья»? Дружим с мальчиками, а с девочками спим и строим отношения! Ты знала об этом, мам?

— А Максим… То есть, отец, он в курсе? — Нет! Но знаешь, что?

— М? — Он однозначно прав, этой вымышленной дружбы не существует, ее просто не бывает, а нас, мужчин и женщин, от нее разделяет та самая совместная кровать.

— Алеша… — Хорошего дня, мама. Об этом разговор со мной навсегда закончен.

Или, возможно, так:

— Как съездил, Смирнов? — Макс, отвянь, а!

— Как Оля? — Под огромным впечатлением.

— От тебя? — В том числе, брат, в том числе…

И вот, пожалуйста, на финал — Гриша подтянулся с тем самым вопросом и охренеть каким настойчивым желанием узнать, как же там:

— Леха, так я не расслышал твой ответ, — похоже, гад издевается надо мной. — Прорычи хоть что-нибудь, будь другом. Как дом? Как ты смотался?

— Нормально, Велихов. Что со мной там может случиться? Утопил педаль в пол, жалких два часа в дороге, и я на своем месте. А дом, естественно, стоит, ремонт идет, а Петька передает всем пламенный привет, зовет нас в гости на курорт. Макс, кстати, — поворачиваюсь к Зверю, — там есть свободная жилплощадь, Красов говорит, что чистая история, сейчас выставлена на продажу — хозяева пытаются скинуть балласт перед отъездом за границу. Может быть, ты с Голден леди поговоришь, и вы вместе подумаете над возможной будущей дачей, например. Что скажешь?

— Долгов много, ЛешА. Надо бы со всем этим рассчитаться и не прогореть с едой. Плюс Сашка слишком маленькая — дочь тянет на себя семейное одеяло, и не дает нам с Надькой расслабиться и отдохнуть. Кстати, ты ведь помнишь, на что подписался и что нам клятвенно и слезно обещал?

— Да-да, конечно. Все в силе, с крестного отцовства не сверну. Готовь крыску, собирай приданое, через неделю я ее у тебя украду.

— Помечтай, Смирняга, пока это возможно.

А что мне еще остается? Я вот и мечтаю. То об одном, то о другом. Вот, например, об Ольге Климовой! О ней я слишком часто думаю и мечтаю. По-моему, о ней — уже всегда и, как по мне, то это явный перебор. В любое время дня и ночи, только глаза прикрою — бац, надменный взгляд, гордая осанка и въевшиеся в память грубые женские слова:

«Подлец и тварь, Смирнов! Отойди от меня и не звони больше! Не очаровывайся, Алексей, чтобы не разочаровываться в человеке. А я, поверь… Точно разочарую тебя! — Оль, я от тебя не откажусь! Слышишь, одалиска? Не мечтай об этом! Не откажусь и своего обязательно добьюсь!».

Наверное, ей все-таки виднее, и я, действительно, наглая и любопытная сволочь, беспринципная тварь, циничная скотина, но… Я! Не! Виноват! Не виноват, что вляпался в эту историю всеми четырьмя конечностями.

Теперь мы с ней встречаемся еще реже — всего лишь раз в неделю и то, по предварительной телефонной договоренности, что называется, под настроение, словно срок совместный отбываем, словно и не было ничего там на маяке, словно мы с ней незнакомы, словно мы — чужие, и я опять пытаюсь сдвинуть нас с магнитной мертвой точки. Засада, блядь!