— Раньше всё занято.

У меня будет время хоть как-то подготовиться морально. Справиться с внутренней паникой. И подготовить Кирюшу.

Как-то объяснить ему, что тот «дядя, что хватал» — не причинит ему вреда.

Я не хочу этого делать! Обелять Савву, заступаться за него перед сыном. Но лучше я как-то объясню всё Кирюше, чем у него будет стресс.

Дубинин ведь не остановится. Если я не прогнусь, то сам попрёт танком. И ещё больше испугает Кирюшу.

— Договорились.

Уголок губ дёргается, выдавая напряжение Саввы. Я вижу, что он едва сдерживается.

Принимает мои условия. Подстраивается под них, хотя мужчина привык свои правила диктовать. А сейчас — идёт навстречу.

Можно сказать, что это успех. Тот самый ненавистный компромисс.

— Тогда я сообщу точное время в субботу, — киваю самой себе. — Что ж…

— У меня остался вопрос, Мара, — останавливает меня Савва.

— Какой?

— Что у тебя с Балабановым?

— Это тебя не касается!

— Касается. Если мой сын называет его отцом — я должен знать. Если Балабанов участвует в жизни Кирилла — я должен знать. Так что да, Мара, на это придётся ответить. Насколько Балабанов близок с вами?

— Я, пожалуй, воспользуюсь твоей любимой статьёй.

Откуда у меня появляются силы на очередной выпад — я не знаю. Но произношу нараспев, выигрывая себе несколько секунд.

На лице Саввы отражается непонимание, а я быстро обдумываю, что стоит сказать. Как всё объяснить…

Я в своей паутины лжи запуталась настолько, что грудь сдавливает. И разрывать это больно. А ещё страшно.

Я будто Дубинину новое ружьё вручу. Очередной способ сделать мне больно, вывернуть в свою сторону.

— Пятьдесят первая, — хмыкаю я. — Не свидетельствовать против себя.

— А есть грехи? — мужчина вздёргивает бровь.

— А это важно? Ты постоянно уходишь от ответа. Отмахиваешься. Но когда так пытаюсь сделать я, то продолжает давить. Так не получится. Поэтому… Неважно и мелочно.

— Я поверхностно тебе объяснил ситуацию.

— Ага. Как объяснить теорию струн тем, что это о физике.

Я огрызаюсь, поправляю ремешок сумки на плече. Чем дальше я от Саввы, тем сосредоточеннее я могу говорить.

— Мы с Юрой в браке, — объясняю я в стиле Дубинина. — И он, конечно, знает, что Кирилл не его сын. Кирюша не зовёт его папой.

— Хорошо, — мужчина резко выдыхает. — Хорошо.

Савва даже глаза прикрывает от облегчения. Словно это главная новость в мире. Самая сокровенная и нужная. Без которой он жить не мог.

И это злит меня. Так сильно, что кожа вспыхивает. Покалывает от того, что Савва радуется подобному.

Что у Кирюши папы нет.

— Не хорошо, — чеканю я. — Просто Юра часто в разъездах. Всё может поменяться. И тогда…

— Он не станет называть его отцам!

— Станет, Савва. Если Кирюша захочет — он станет называть Юрой отцом. Он живёт с нами. Он был рядом со мной. Ты представить не можешь, как часто Юра помогал мне и моему сыну.

— Нашему.

— Статус «нашего», Дубинин, тебе придётся заслужить. И я сомневаюсь, что у тебя получится.

С этими словами я выхожу из кабинета. Выдохнуть могу, лишь оказавшись в лифте. Когда усаживаюсь в такси — меня уже трясёт.

Я думала, что эмоции накрывали меня в кабинете. Но это не так. Тогда лишь их отголоски вибрировали. А вот теперь вулкан взрывается.

Лава течёт по венам, щиплет до слёз. Самоуверенность Дубинина занозой попадает в сердце, терзая.

Хочет он. Требует! Пытается своё получить, хотя это незаслуженно. Нечестно. Он…

Да он меньше Юры имеет право. Донор — это не повод себя отцом называть.

Конечно, Юра не пытается заменить малышу отца. И ничем мне не обязан. Но он сделал многое, особенно за последние недели. Мне даже просить не пришлось.

А мой муж просто всё разрушил. И плевать ему было на последствия.

Но я пытаюсь успокоиться. Понимаю, что я поступила правильно. Хоть мне от этого и не радостно.

Это самый оптимальный вариант. Безопасный. Это не приведёт к судебным разборкам. К попыткам Саввы прогнуть всё под себя.

Сейчас… Сейчас именно мужчина прогнулся, и я это понимаю. Он проглотил все мои требования. Лишь для того, чтобы с Кириллом увидеться.

Это что-то значит, да?

Какой-то первый шаг навстречу.