Попытки быть аккуратным сменялись порывами нервной спешки, из-за чего он продолжал ругаться и время от времени даже ронял слитки обратно на пол.

Я надеялся, что после этого он просто уйдёт, но, видимо, богатства возле нашего перевёрнутого стола слишком его увлекли. Девятый подошёл ко мне и, щурясь, произнёс:

– Ну что, малой? Что у тебя ещё есть драгоценного?

А у меня действительно кое-что было. Помимо чемоданчика, в кармане лежал пространственный куб – тот самый, который я, точнее Айгуль, забрала с первого испытания.

Девятый нащупал его в кармане и, чуть растянув губы в ухмылке, сказал:

– Опаньки!

Мгновение спустя я уже всерьёз подумывал перестать притворяться. Другое дело – когда забирают что-то чужое. Но своё? Пространственный куб, возможно, стоил дороже всего, что находилось в этом банке.

Девятый извлёк куб и покрутил его в руках. Маленький чёрный кубик, размером с кубик сахара.

– И это всё? Зачем тебе уголь в кармане, парнишка?

Увидев черный кубик, он даже не понял, что перед ним. Видимо, рассчитывал найти что-то вроде квадратного слитка золота. Не впечатлённый, он просто бросил куб на пол, как ненужный хлам.

– Фу…

Девятый отвернулся, словно я больше не стоил ни его внимания, ни времени. Как будто меня здесь вообще не было. Только если бы он пригляделся, то заметил бы капли пота, выступившие на моём лбу.

Это было слишком близко… Я еле сдержался.

Вот только если бы он просто ушёл, всё было бы проще. Однако вместо этого Девятый решил переключиться на Ланского.

Я не видел, что происходило у меня за спиной, но вдруг услышал его голос:

– А я тебя знаю… Ты же начальник этого банка!

Что было дальше, я мог лишь догадываться, пока внезапно не услышал удары. Глухие, будто кто-то бил в грудь.

Любопытство взяло верх. Я едва заметно повернул голову, стараясь не выдать себя. В любом случае, на меня никто не обращал внимания.

Действительно, Девятый бил Ланского. Кулаками, без особого навыка, но методично – в одно и то же место.

Это были не сильные удары, а скорее насмешливые, демонстративные. Он явно наслаждался унижением и, похоже, делал это не в первый раз.

– Ну что, крутой? Больше ты не такой уж великий, а? – процедил Девятый, довольный, как кот, который поймал мышь.

Когда ему надоело, он смачно плюнул Ланскому в лицо.

Лицо директора покраснело, как спелый помидор. Никто никогда не обращался с ним так. Ланской был великим человеком – главой банка, перед которым склоняли головы, которого уважали и боялись. Одно его слово имело огромный вес.

А теперь?

Это было унизительно, отвратительно. И хотя Ланской пытался однажды меня обмануть, смотреть на происходящее всё равно было неприятно.

Такое аморальное поведение – не для меня. По мне, даже убийство выглядит… как-то благороднее. Или нет?

Иногда я сам забываю, насколько больной. Возможно, Девятый даже мягче меня. От этой мысли стало тошно.

Этот «персонаж» с позывным Девятый начал творить откровенную мерзость. Его взгляд привлекла наша бухгалтерша – та самая фигуристая девушка.

Он подошёл к ней вплотную, склонился к её уху так близко, что его губы коснулись мочки.

– Эх… Если бы я сейчас не был на задании… – пробормотал он с голосом, пропитанным возбуждением. – Мы бы с тобой так развлеклись…

Он говорил это, шептал с каким-то отвратительным наслаждением.

Затем оглянулся по сторонам, но не на меня и не на кого-то из замороженных людей. Он искал своих. Искал, кто был рядом. Большинство его подельников суетились, торопливо обирая других, а главное – он взглянул на Папу «В».

Папа «В» был слишком занят. Сейчас он вёл себя как царь в этом хаосе, грабя банк. До происходящего в зале ему не было никакого дела.

– А знаешь… – сказал Девятый, снова повернувшись к девушке. – Если только быстро, я бы успел.

Её глаза расширились. Она была в сознании. Просто заморожена, обездвижена.

Только это не мешало ей чувствовать. Она боялась. В её взгляде плескался ужас, а из глаз текли две тонкие струйки слёз.

Если бы она могла говорить, я уверен, она бы умоляла:

«Пожалуйста… Прошу… Не трогайте меня!»

Я мог стерпеть многое. Мог позволить грабить. Мог закрыть глаза на то, что забирают мои деньги.

Но это… Это было уже слишком. Я дал себе чёткую установку: не вмешиваться до тех пор, пока никто не пострадает.