— Вот как, барон Ямада! — воскликнул маршал, снова, придвигая к себе карту. — Но с этим маневром, мне кажется, генерал вы уже опоздали… Да, опоздали!.. Возьмите эту грамоту, — отодвинул он от себя радиограмму генерала Хата.

— Какой ответ? — спросил начальник штаба.

— Никакого! Любое предложение о прекращении военных действий может быть передано только главнокомандующим с согласия правительства, а не генералом Хата, — резко ответил маршал.

— Не нужно ли приказать маршалу Мерецкову повернуть фронт на соединение с Забайкальским? — подсказал начальник штаба.

— Маршал Мерецков знает, когда нужно это сделать, — усмехнулся Главнокомандующий. — Через его сети барону Ямада со своими войсками не выскользнуть!

Я потому высказал, эту мысль, что Муданьцзян взят…

— Как взят? Когда? — неожиданно для себя воскликнул стоявший у двери полковник Курочкин. — Простите, товарищ маршал!..

— Еще вчера, товарищ полковник, — сухо заметил начальник штаба. — Вам, как разведчику, нужно бы это знать.

— Но я имею достоверные данное, что вчера в Муданьцзян подошло до трех свежих дивизий противника, — уже твердо доложил полковник.

— Ставке Верховного Командования доложили о взятии Муданьцзяна? — быстро спросил член Военного Совета.

— Так точно! — встревоженно ответил начальник штаба.

— Уточните! — приказал Главнокомандующий. — Если данные полковника достоверны, разберитесь и накажите виновных… Фронтам никаких дополнительных распоряжений!

* * *

Ночью генерала Савельева вызывали в штаб фронта. Возвратился Георгий Владимирович расстроенный. Смолянинов еще никогда не видел командарма в таком состоянии и не на шутку встревожился. «Что могло случиться?» — думал он, ожидая объяснения.

Приказав вызвать общевойскового и артиллерийского начальников штабов, Савельев присел на раскладной стул и молча забарабанил пальцами по столу.

Смолянинов подошел к стоявшему в углу круглому столику, налил рюмку настойки женьшеня и поставил перед Георгием Владимировичем.

— Выпей, — предложил он.

— Чего уж там, давай стакан, — криво усмехнулся командующий.

— Стакан нельзя: это все-таки настойка целебного корня.

— Откуда у молодых военачальников столько ненужной прыти и страсти к лаврам! — горячо и обиженно воскликнул Савельев, поставив рюмку на окно.

Виктор Борисович не успел ничего ответить: в кабинет вошли оба начальника штабов.

— Кто доложил штабу фронта о взятии Муданьцзяна? — сейчас же спросил командарм своего начальника штаба.

— Меня запросил штаб фронта: взят ли Муданьцзян, я доложил, что рубеж Муданьцзяна… реки нами взят, — отозвался полковник.

— В вашей должности играть словами, полковник, по меньшей мере непозволительно! — оборвал его командарм и заходил по комнате. — От реки до города десять километров сплошных укреплений.

— Но я донес…

— Потрудитесь слушать, полковник! — повысил голос Савельев. — Что вы донесли, мне стало известно еще в штабе фронта… Военное дело — святое, и малейшая неискренность или неточность в нем оплачиваются кровью войск! Какие могут быть оправдания этому?.. Вы понимаете, Виктор Борисович, — обратился он к члену Военного Совета. — В штабе фронта тоже нашелся восторженный воитель, который незамедлительно донес о взятии Муданьцзяна Ставке. В вечернем сообщений Информбюро объявило во всеуслышание… Позор!.. Позор!.. — вдруг болезненно воскликнул Георгий Владимирович. — Прошу, генерал, — обратился он к Смолянинову, — разобраться и сделать выводы.

— Слушаюсь, товарищ командующий.

— В районе Муданьцзяна сосредоточен ударный кулак! — уже более спокойно проговорил Савельев, подходя к лежавшей на столе карте. — Здесь Пятая армия, три резервных японских дивизии, две бригады смертников и одна пехотная бригада императора Пу И. А главком дальнейший план проведения операции несколько видоизменяет: Муданьцзян оставляет на нас, и 16 августа он должен быть взят!

— А как же с капитуляцией? — спросил начштарм.

— Это спросите японского императора, — недовольно отозвался Савельев. — На тех участках, где японцы будут сдаваться в плен, огонь прекращать. Но продвижение ни в коем случае не останавливать: никаких демаркационных линий…

* * *

Бои за Муданьцзян принимали затяжной характер. Это угрожало замедлением темпа наступления не только войск Первого Дальневосточного фронта, но и Забайкальского. Уже к вечеру 15 августа войска маршала Малиновского вышли на дальние подступы к Чунчуню, разрезав Третий японский фронт генерала Усироку Сцюи на несколько изолированных групп.

Маршал Мерецков оставил на Муданьцзянском направлении две армии, ввел в бой свой резерв — два стрелковых и один механизированный корпус и решил обойти Муданьцзян с юга и прорваться к Гирину на соединение с войсками Забайкальского фронта. Это был хотя и рискованный, но дальновидный и обоснованный маневр. Генерал Ямада не мог воспользоваться дерзостью маршала Мерецкого по двум причинам: во-первых, его муданьцзянский кулак потерял инициативу и был не в состоянии остановить, а затем нанести сильный, решающий судьбу фронта контрудар, во-вторых, Муданьцзянская группировка могла попасть в окружение. Эти причины представляли какую-то неразрешимую головоломку: оказывать сопротивление русским, угрожать контрударом — терять время и ставить себя под угрозу окружения; отводить войска с Муданьцзянского оборонительного рубежа — ставить их под удар двух оставленных армий.