Лоис почти прошел мимо. Он ушел и вернулся, он постучал, но когда вошел, книга уже лежала на столе. Но и Кэларьян, и Ригелли все поняли — на простом лице Катарка удивление и возбуждение читалось легко, как на листе пергамента. Оба посмотрели на него, друг на друга — и согласно кивнули. Лоис им нравился. Тихий и скромный, он никогда не стал бы похваляться тайнами перед другими и, что было важно для Ригелли, — оспаривать его превосходство.

Кэларьян взглянул на кляксу и рассеянно промокнул ее рукавом.

Сейчас же важным было то, что Лоис никогда не вступал в борьбу интересов и фракций. И никогда не стремился узнать запретные тайны. Старый добрый Коротышка Лоис. Он может стать связующей нитью между Кэларьяном и обезумевшими посвященными. Он наверняка что-то знает, не может не знать. Посвящённые выманили Кэларьяна с севера, хорошо. Они показали, что играют всерьез. Что дальше? Едины ли они в своем желании узнать тайну последнего заклятья Ригелли? Кто был посвящен в орден за последние десть лет, что это за люди?

Кэларьян покрывал пляшущими строчками лист и никак не мог привести свои чувства в порядок. Воспоминания не хотели отпускать сердце. Через два месяца после того, как Лоис видел через щель в двери Ригелли недозволенное, сам Кэларьян увидел там же, как учитель заставляет парить вокруг Эмилии восемь книг, а она хлопает в ладоши — обычно очень серьёзная, колкая, усталая от борьбы с предвзятостью магистров к женщине. Рядом с Ригелли она выглядела счастливой.

Учитель сказал, что она увидела его случайно, как и Лоис. Кэларьяну всегда казалось, что это неправда. Эмилию он не спрашивал.

Лист кончился, строки заполнили его сплошной сетью. Пока хватит. Не стоит вываливать на голову Лоиса слишком многое, так он может и вовсе спрятаться в раковину, не желая не то что вступать в борьбу друзей и коллег, но даже знать о ней.

Кэларьян присыпал пергамент песком, сдул его, сложил лист и запечатал конверт сургучом. "Торас" написал он на лицевой стороне. Имя какого-то писаря из глубокого прошлого, выбранное Лоисом как кодовое. Катарк помнил имена всех канцеляристов Ледарии за последние пятьсот лет, никто другой не смог бы уместить в своей памяти и трети. Может быть, за это Ригелли и ценил его на самом деле — за любовь к архивам и готовность искать там ответы на вопросы учителя все дни напролет.

Кэларьян смотрел на письмо. Все. Прочь сентиментальность. Сейчас ему нужна вся серьезность, чтобы предупредить Адемара о возможном влиянии и не показаться выжившим из ума стариком.

Он обмакнул перо в чернила и принялся аккуратно выводить буквы имени принца. Пергамент должен показать своего автора собранным, четким и уверенным. Все чувства необходимо запечатать внутри самым крепким сургучом — и сегодня, и во все дальнейшие дни. Война с посвященными не потерпит слабости.

Керк крепко спал, но в здании гостиницы еще светились окна. На миг Фронадан поверил, что они нагнали Сейтера и развязка этой погони наступит прямо сейчас. Он был бы рад любому повороту, даже засаде, потому что это всяко лучше, чем упустить принца и позволить ему достичь своей цели. Сейтер бежал на юг, словно за ним гнались демоны, а поскольку он и сам был их породы, в конце пути не могло случиться ничего хорошего.

Валленийцы с галопа влетели во двор, но конюшни оказались пусты, как и барак для солдат высокородных путников. Был шанс, что противники затаились внутри, но, скорее всего, их ждали только протухшие новости, как и всю дорогу из Берении. В каком бы гарнизоне они не останавливались, везде перед ними менял лошадей Сейтер: сначала за три дня, потом за два, за полтора. Валленийцы брали этих лошадей — чем дальше, тем все менее отдохнувших — и гнались следом, медленно сокращая разрыв. Если Сейтер отдыхал мало, они не отдыхали вовсе, теряя отстающими по нескольку человек в день.

Фронадан соскочил с седла и, окруженный десятком латников, вбежал в гостиницу. Принца там не было. Между столами копошилась прислуга, женщины терли пол большими щетками, а несколько мальчишек скоблили столы и собирали мусор от обильной трапезы. Услышав шум, работники подняли головы и, не отрываясь от дел, устало закланялись, женщины даже не встали с пола.

Всего какой-то час или половина, как он был здесь! Дверь под лестницей распахнулась, и в проеме показался хозяин гостиницы с огромной корзиной полотенец в руках. Увидев Фронадана, он встал, как вкопанный, а его жена, шедшая позади с таким же грузом, налетела на него в темноте.

— О! — воскликнул толстяк, по всему виду замученный также, как и его слуги. — Доброй ночи, граф Фронадан, ваша милость! — он неуклюже поклонился, уронив на пол несколько свертков. — Меня не предупредили, что следует ожидать и вас тоже! Мы мигом закончим! Если вашей милости будет угодно подождать здесь, у огня…

— Стой, Мерван, как давно он уехал? — от волнения довольно невежливо перебил его Фронадан.

Хозяин сморгнул, удивляясь его неосведомленности:

— Их высочества? Чуть больше часа…