– Как только я открою дверь, мигом ныряй внутрь. Усек?
– Он передал мне лампу.
– Я тотчас за тобой.

– Усек.

Выудив из кармана штанов почерневшую связку железных ключей, он подобрал нужный и ткнул прямиком в пломбу, где я никак не думал увидеть замок; однако ключ провернулся, механизм щелкнул, и все было готово.

– Грамоте обучен? – уточнил незнакомец.

– Да, – кивнул я. – Не смейте волноваться.

– Тогда на счет «три». Раз, два… три.

Он потянул задвижку, дверь со чмоканьем ушла внутрь, и я скользнул в темноту. Мой провожатый, как и обещал, влетел следом, плотно притворил дверь и запер ее.

– Чуток осталось, - заверил он, после чего забрал у меня светильник и зашагал дальше, раздвигая свисавшие с потолка резиновые ленты.

Куцый коридорчик упирался в странного вида дверь, которая больше походила на матерчатую ширму, чем на преграду. Как и все остальные двери, по краям она была уплотнена специальными полосками, но, в отличие от остальных, пропускала воздух.

Прижав к ней ухо, я явственно ощутил сквозняк.

– Внимание. Правило то же, что и раньше: не мешкать. Раз, два… три.

На этот раз копаться с замком надобности не было. Дверь по рельсу уехала в стену, заскрипев всеми своими уплотнителями.

Заскочив в следующую комнату, в тусклом свете лампы я увидел на столе свечные огарки. К нему же были приставлены шесть старинного вида венских стула; за ними виднелись какие – то ящики, снова свечи, и еще один коридор с шелестящими резиновыми завесами, к которым я уже и подпривык.

После непродолжительной возни незнакомец управился наконец с дверью, прошел в дальний конец комнаты и начал зажигать свечи от лучины.

– Чувствуй себя как дома. Маску можно снять.

Стальные наплечники и наручи незнакомца один за другим с лязгом перекочевывали на стол. Последней туда плюхнулась звуковая пушка.

– Пить хочешь?
– спросил он, стягивая очки и маску.

– Было бы весьма не...

Я осекся и застыл в смятении.

– Чего рот разинул? Смотри – вмиг бубенцы отстрелю.

– Что вы, – ответил я, смутившись. – И в мыслях не было. Просто я...

– Не ожидал увидеть девицу? – спросила она, распуская пучок на макушке. Пряди черных вьющихся волос легли на её плечи.

Несмотря на хамоватую манеру речи, в выражении миловидного лица было нечто особенно ласковое и нежное. Блестящие, казавшиеся темными от густых ресниц, серые глаза с неприкрытым интересом смотрели на меня.

– Пелагея, – протянула она мне руку.

– Николай. Николай Александрович.

Я пожал маленькую, поданную мне руку и, словно чему – то особенному, обрадовался энергичному пожатию, с которым она крепко и смело тряхнула мою руку.

– Будем знакомы, Николай.

Она не была похожа на светскую даму, а скорее походила на двадцатилетнюю девицу по гибкости движений, свежести и установившемуся на её лице оживлению, если только не грустное выражение глаз, которое поражало и притягивало к себе.

Запустив руку в один из ящиков, Пелагея достала оттуда две кружки и две же рюмашки. Она щедро зачерпнула воды из стоящего в углу бочонка и выудила из другого ящика початую бутыль.

– Это местная наливочка, – пояснила она, разливая мутную, дурно пахнувшую жидкость по грязным рюмкам. – Для гостя можно и с ежевичкой плеснуть. Давай, вздрогнем за знакомство.

Мы чокнулись, соблюдая приличия, и я махом осушил содержимое. Внутри вдруг разразился настоящий пожар, а настойка тут же стала проситься обратно.

– Ну как? – спросила она, хлопнув рюмашкой по столу. – Чувствуется вкус ежевики?

– Как с куста откушал, – ответил я, протирая слёзы.

Пелагея звонко рассмеялась.

– Если к ней привыкнешь – вполне сносная вещь, – пояснила она.

– Будем знать...

– Ну что, Николай Александрович, добро пожаловать в подполье.

– Очнись. Мальчик, очнись.

Настя не вполне была уверена, кто с ней говорит. Да и с ней ли вовсе.

От подбородка до ушей у неё все чесалось. Кожу жгло, словно её угораздило заснуть лицом в крапиве. На живот давит нечто тяжелое и твердое. Последней пришла жалящая боль в спине, от которой пришла ясность, что она лежит среди обломков.

И некто тряс её за голову, добиваясь внимания. В воздухе стоял непонятный запах.

– А ну-ка, давай. Нечего притворяться мертвым, мальчик. Я же вижу, что ты дышишь.

Она никак не могла взять в толк, чей же это голос. Но это точно не голос Хромого. От этого имени её вдруг бросило в дрожь; ужаснувшись, Настя заставила себя прийти в чувства. Вспомнить все было не так уж просто и отнюдь не приятно.