— Я часто думаю: это — единственное по-настоящему хорошее, что я сделала для той семьи. Я не смогла вернуть им дочь. Но я заставила Мартина отвлечься от горя, по крайней мере, когда он был со мной.

— Теперь, когда мы нашли останки Джессики, вы по-прежнему считаете, что преступление совершил Тревор Марксмэн? — спросила Эрика.

Аманда снова затянулась сигаретой.

— Я всегда считала, если что-то столь очевидно, значит, так оно и есть… У него был сообщник, и, думаю, похитив девочку, он где-то ее спрятал.

— Вы взяли его под наблюдение? — осведомился Питерсон.

— Да, но только через неделю после ее исчезновения… Тогда я считала, что это сделал он.

— Я заглядывала в ваше досье… — начала Эрика.

— В самом деле? — Щурясь, Аманда смотрела на нее сквозь дым.

— После дела Джессики вас перевели в отдел по борьбе с наркотиками, а потом обвинили в торговле кокаином.

— Я была чертовски хорошим полицейским. Проторила тропу для таких женщин, как вы. А вас двадцать лет назад считали бы типичным уличным негром, зато теперь вы служитель закона, пользуетесь уважением. Вы забываете, кто отвоевал для вас место в полиции.

— Выходит, все это благодаря вам? Вы — Роза Паркс [74] Столичной полиции? — съязвил Питерсон. Возникло неловкое молчание. Эрика бросила на него предостерегающий взгляд.

— Мы здесь лишь для того, чтобы узнать вашу версию событий, — сказала она.

— Мою версию?

— Да. Как вам работалось по этому делу, ваш взгляд изнутри. У меня только горы архивных материалов, и я барахтаюсь в них, как слепая.

— В Управлении уголовных расследований, — не сразу ответила Аманда, закурив очередную сигарету, — я была единственной женщиной, и все дела об изнасилованиях поручали вести мне. Я возилась с пострадавшими, нянчилась с ними, собирала вещественные доказательства. Я никогда не игнорировала их звонки, оказывала им поддержку все те месяцы ожидания, пока подонки, надругавшиеся над ними, находились под следствием. Потом каждую держала за руку во время суда. А мне никто не помогал. Мои так называемые коллеги, имевшие обыкновение пораньше сваливать с работы в пабы и требовать бесплатных секс-услуг от тружениц панели, получали повышение. А потом, когда меня поставили во главе следствия по делу Джессики Коллинз, мне дали понять, что я слишком высоко прыгнула, забыла свое место.

— Сочувствую, — сказала Эрика.

— Не стоит. А вот судить меня не надо. Просто наступает такой момент, когда понимаешь, что, играя по правилам, ты ничего не добьешься… — Тлеющим окурком в руке она показала на фото, что висело на стене. — Вон Оукли, полный идиот, а до помощника комиссара поднялся. — Она тщательно затушила окурок в переполненной пепельнице. — В прежние дни мы с ним часто вместе ходили в патруль. Как-то в три часа ночи патрулировали Кэтфорд-Хай-стрит, и в одном из переулков на нас парень один пошел с ножом. Обкурился или обпился чего-то, был не в себе… Он схватил Оукли и приставил ему к горлу нож, так тот обосрался. В самом прямом смысле слова: нагадил в штаны. Так у парня с ножом… он и без того был взвинчен и на рогах… от вонищи этой и вовсе крышу снесло, и он деру дал. Оукли спасло его собственное дерьмо. По иронии судьбы через много лет его наградят орденом Британской империи за доблестное искоренение преступлений, связанных с поножовщиной… В тот вечер я помогла ему — привела его в порядок и потом язык держала за зубами. В ту пору мы были неразлейвода. А спустя годы, когда у меня начались неприятности на службе, а он уже ходил в старших суперинтендантах, он все пофигил. Предал меня!

Трясясь от гнева, Аманда закурила очередную сигарету. Какое-то время они сидели в молчании. Громко тикали часы, мимо по улице пронеслась машина, небо, казалось, потемнело еще больше. Эрика глянула на Питерсона, намекая, что им пора уходить.

— Да, вот еще что. — Аманда потерла лицо. — Тело вы нашли в Хейзском карьере. Мы этот карьер дважды обследовали — в августе и в конце сентября девяностого, и, конечно, ничего не нашли. Там неподалеку стояла лачуга, в ней жил один старик, самовольно поселился. Домик был маленький, с погребом. У него мы, естественно, тоже ничего не нашли. А через несколько месяцев этот старик повесился.

— И что? — спросила Эрика.

— Не знаю. Если Тревор Марксмэн действовал не один, возможно, это и был его сообщник.

— Как звали его, помните?

— Старый Боб — так он себя называл. С головой у него было не все в порядке, но признаков агрессии он не проявлял. За пару лет до этого закрыли одну из местных психиатрических лечебниц, и его вышвырнули на улицу. На вид такой малость блаженный, глуповатый старикашка. А потом вдруг взял, выпил яду и повесился. Меня это насторожило.

— Так он еще и отравился? — уточнила Эрика.

— Да.

Зазвонил телефон Эрики. Она извинилась, ответила и стала о чем-то говорить.

— Может быть, я все-таки угощу вас бокалом вина? Или пивом? — предложила Аманда, с прищуром глядя на Питерсона сквозь сигаретный дым.

— Нет, я на службе, — отказался он.

— И вы не хотите выкачать из меня больше информации? — спросила Аманда, якобы в изумлении выпучив глаза.

Питерсон обрадовался, когда Эрика положила трубку.

— Звонил Крофорд, — сообщила она.

— Крофорд? Констебль? — оживилась Аманда.

— Да. Он ведь работал с вами по этому делу в девяностом, так?

— Ну да. Жуткий зануда. Любит напрашиваться на похвалу, а сам ни черта не делает, чтобы ее заслужить. Только изображает активную деятельность…

— Что ж, спасибо за информацию. Мы больше не станем отнимать у вас время, — сказала Эрика. — Вы не возражаете, если я еще загляну к вам как-нибудь? Мы сейчас изучаем материалы следствия, и, возможно, мне придется что-то у вас уточнить или прояснить. Если у вас будет время.