Таинственность, которой окружили себя первые пришельцы, возбудила подозрение амстердамских властей. Голландцы, ненавидевшие своих недавних угнетателей, подозревали в каждом пришельце из Пиренейского полуострова испанского «паписта» или шпиона. Однажды в пост Иом-кипур (1596), когда переселенцы собрались в своей тайной молельне, туда ворвались голландские офицеры для производства обыска. Напуганные марраны вообразили, что явились агенты инквизиции, и пустились бежать, что еще усилило подозрение. Оказалось, однако, что пришли искать икон и принадлежностей католического богослужения, а нашли свитки Торы и еврейские книги. Яков Тирадо объявил властям, что эмигранты — евреи, бежавшие от той самой католической инквизиции, которая недавно уничтожала голландских борцов за свободу, что они привезли с собой значительные капиталы и что вслед за ними готовы приехать еще многие капиталисты, могущие содействовать оживлению голландской торговли. Полиция, арестовавшая раньше раввина Моисея-Ури и его сына, выпустила их на свободу, а дальнейшие старания Тирадо и Палахе привели к тому, что амстердамский магистрат разрешил марранам открыто исповедовать иудейскую Веру. В 1598 г. была построена в Амстердаме первая синагога, названная, по имени ее основателя Тирадо, «Бет-Яков». Вскоре маленькая община пригласила из Салоник своего земляка, сефардского раввина Иосифа Пардо, в качестве своего «хахама».

Вести о спокойном приюте в Голландии привлекли туда массу марранов из Испании и Португалии. В первые годы XVII века еврейская община в Амстердаме уже насчитывала 200 семейств. В 1608 г. была открыта вторая синагога под именем «Неве Шалом» (Мирная обитель). При ней состоял хахамом Исаак Узи ель из Феца, строгий раввин, которому приходилось приучать свою отчужденную от еврейства паству к религиозной дисциплине. Это не нравилось многим, часть общины откололась и образовала в 1618 году отдельный синагогальный приход под именем «Бет-Исраэль». Рост еврейской колонии в Амстердаме возбудил зависть тех христианских групп, католиков и отделившейся от официальной реформатской церкви секты арминиан или ремонстрантов, которые в Голландии не пользовались полной свободой вероисповедания. Арминиане жаловались властям, что их лишают религиозной свободы, между тем как евреям дозволяется строить синагоги. Это побудило амстердамский магистрат объявить, что евреям запрещается публичное богослужение и постройка новых синагог. Вследствие жалобы евреев голландское правительство назначило комиссию для рассмотрения еврейского вопроса. По поручению комиссии знаменитый юрист Гуго Гроций составил проект регламента для «еврейской нации», в котором проводился принцип религиозной терпимости при условии, чтобы в Амстердаме не было больше 300 еврейских семейств. Амстердамский магистрат указывал на одно «опасное» явление: еврейские поселенцы часто сближаются с христианскими семействами и «с дочерьми страны», против чего нужно принять меры. Наконец было решено, что голландское правительство оставляет за магистратами больших городов право издавать регламенты для евреев, которые могут быть терпимы лишь при условии воздержания от религиозной пропаганды и от интимных сношений с христианскими женщинами (1619).

Кроме Амстердама еврейские колонии существовали в Роттердаме и некоторых небольших городах. Гражданские права евреев были везде ограничены: их не принимали в купеческие гильдии, за исключением гильдии маклеров, вероятно, ввиду влияния еврейских капиталистов на амстердамской бирже. Еврейские дети не могли обучаться в голландских народных школах, где преподавание носило религиозный характер, но они могли быть студентами университета по медицинскому факультету, так как врачебная практика допускалась свободно; профессорами, адвокатами или судьями евреи не могли быть, так как для этого требовалось принесение христианской присяги. При таких условиях национальная обособленность была неизбежна. Сефарды, усвоив голландский язык для деловых сношений, продолжали говорить между собой по-испански или португальски. Во время Тридцатилетней войны в Голландию попали группы эмигрантов из Германии, положившие начало общине ашкеназов, которая разрослась в следующую эпоху, во второй половине XVII века.

Несмотря на ограничение гражданских прав, еврейская колония в Голландии развила широкую хозяйственную деятельность.

Она немало содействовала тому быстрому росту торговли и промышленности, благодаря которому эта маленькая страна получила господство на мировом рынке. Переселившиеся из Испании и Португалии крупные негоцианты и банкиры открывали в Амстердаме и Роттердаме свои торговые дома, банки и транспортные конторы. Если вспомнить, что братья этих сефардов в Турции и Италии уже сто лет держали в своих руках нити левантийской торговли, то можно будет понять, какую сильную связь могла создать новая сефардская колония между Голландией и рынками Европы и Азии. Особенную энергию проявили еврейские капиталисты в развитии голландской торговли с Америкой. Они помещали свои капиталы в предприятиях Ост-Индской и Вест-Индской компаний, двух главных артерий европейско-американской торговли, производили банковские операции в международном масштабе и играли важную роль на амстердамской бирже. Кроме коммерсантов, в еврейской колонии было немало лиц интеллигентских профессий: врачей, ученых, писателей.

Автономия еврейских общин была, после упомянутых колебаний, официально признана. На первых порах названные выше три амстердамские синагоги представляли собой три конгрегации, из которых каждая имела своего раввина или «хахама». В 1639 г. они объединились и образовали одну благоустроенную общину. Был выработан подробный устав самоуправления («Аскамот»), утвержденный городским магистратом. Делами общины заведовал совет, или «Маамад» («Mahamad» в сефардской Орфографии), состоявший из старшин («парнасим») и хахамов. Гражданские власти предоставили Маамаду право налагать наказания на непослушных членов общины по своему усмотрению. Этим правом совет пользовался нередко в ущерб свободе совести. От инквизиционного режима своей прежней родины бывшие марраны унаследовали особенную подозрительность ко всякому проявлению «ереси». Раввинская коллегия зорко следила за правоверием членов общины и строгими карами, вроде «херема», подавляла вольнодумство. Этот организованный контроль над совестью привел к трагедии Уриеля да Косты и Спинозы. В Амстердаме, как в тогдашней Венеции, одновременно функционировали несколько хахамов, составлявших вместе раввинскую коллегию, где обсуждались все духовные вопросы общины. Поеле Исаака Узиеля раввинский пост занимали три человека, приобретшие имя в литературе и общественной деятельности: венецианский талмудист Саул Мортейра, многосторонний писатель и политический деятель Менассе бен-Израиль и даровитый проповедник Исаак Абоав да Фонсека. Эти члены раввинской коллегии состояли также преподавателями в новоучрежденной амстердамской «Талмуд-Торе», семиклассной школе, где преподавались Библия, Талмуд, еврейская грамматика, словесность и риторика. В старших классах изучались раввинские кодексы, и способнейшие молодые люди подготовлялись к раввинскому званию.

В течение первого полустолетия своего существования голландская колония проявила большую интенсивность умственного творчества. Освободившаяся от внешнего гнета духовная энергия марранства направилась в общееврейское русло и внесла туда свежую струю. Писатели первых поколений пишут еще на испанском, португальском или латинском языке, но уже тогда рядом с чужими языками выступает национальный, который впоследствии достигает первенства в литературе. В произведениях этих писателей преобладает лирическое или мистическое настроение. В них слышатся отголоски глубокой душевной драмы людей, только что вырвавшихся из когтей инквизиции. Яков Бельмонте (ум. 1629), один из основателей еврейской колонии в Амстердаме, воспевал испанскими стихами бедствия своих братьев под гнетом инквизиции. Поэт Давид Абентар Мело перевел стихами на испанский язык книгу Псалмов (1626); в гимны псалмопевца он иногда вплетал свои думы о судьбе гонимой нации и о своих личных переживаниях в испанских тюрьмах. Другой поэт, Реуэль Иешурун, известен не столько по своей литературной деятельности (он написал на португальском языке стихотворный диалог «Семь гор», который был представлен в лицах при освящении синагоги в Амстердаме), сколько по своей удивительной судьбе. Потомок марранской семьи в Лиссабоне, Павел де Пина (таково было его христианское имя) был в юности добрым католиком и даже готовился поступить в монашеский орден. Для этой цели он в 1599 г. поехал в Рим. Но в Италии он встретился с известным врачом Илией Монтальто, впоследствии лейб-медиком в Париже (§ 23), и тот отговорил его от безрассудного намерения. Вскоре кандидат в католические монахи узнал о мученической смерти знакомого францисканского монаха Диего де Ассумсао, природного католика, убедившегося в истинности иудейства и за то сожженного на костре в Лиссабоне (§ 22). Тогда в Павле пробудилось стремление стать снова Савлом: возвратиться к вере отцов. Он отправился в Амстердам и присоединился к своим землякам, перешедшим в иудейство (1604). Между новообращенными выдавался Авраам-Альфонс де Геррера (ум. 1631), потомок марранов, смешавшихся с испанской аристократией. Он был резидентом мароккского султана в Кадиксе и при взятии города англичанами попал к ним в плен. После освобождения он переселился в Амстердам, открыто перешел в иудейство и увлекся учением новой каббалы Ари и Виталя, которую он сочетал с идеями неоплатоников. Эту смешанную систему Геррера изложил в своем написанном по-испански сочинении «Врата неба» («Puerta del cielo»), которое по его желанию было переведено на еврейский язык Исааком Абоавом и напечатано в Амстердаме («Saar ha’aamaim», 1655).

Самым видным литературным деятелем той эпохи был вышеупомянутый амстердамский хахам Манассе бен-Израиль (1604-1657). Сын лиссабонских марранов, Манассе был еще ребенком привезен родителями в Амстердам. Здесь он учился в раввинской школе Исаака Узиеля. Кроме специальных знаний, он усвоил и общие: изучил латинский язык и некоторые европейские литературы. С юных лет он обнаружил ораторский талант и уже на 18-м году жизни произносил публичные проповеди. В 1627 г. он открыл еврейскую типографию в Амстердаме, а позже занял место заведующего талмудической школой, учрежденной на средства меценатов, братьев Перейра. Энциклопедическое образование Манассы сблизило его с знаменитыми христианскими учеными и художниками; он был дружен с ученой семьей Фоссиус, с художником Рембрандтом (последний рисовал с него портрет «амстердамского рабби») и вел переписку с любительницей наук, шведской королевой Христиной. Большая часть сочинений Манассе, написанная на испанском и латинском языках, была доступна и неевреям. Его четырехтомный философско-мистический труд «Примиритель» («Conciliador», 1632-1651) был переведен с испанского оригинала на латинский и английский языки, хотя по содержанию представлял мало оригинального. То была слабая попытка диалектически уладить те противоречия в библейском тексте, которые проистекают из различия исторических пластов и могут быть объяснены только путем научной критики. В двух книгах на латинском языке Манассе трактует в духе консервативной теологи о загробной жизни и воскресении мертвых («De termino vitae», «De resurrectione», 1635-1639), имея в виду нашумевшую тогда ересь Уриеля да Косты, отрицавшего оба догмата. На португальском языке он написал сборник религиозных законов («Tesoreo dos Dinim», 1645), где законы иудейства расположены в порядке традиционных 613 заповедей. К проблеме загробной жизни Манассе возвращается в своем популярном сочинении на еврейском языке «Нишмат хаим» («Душа живая», Амстердам, 1652). Вся проблема веры основана здесь на следующем принципе: «Основа основ и начало начал есть вера в бессмертие души, ибо кто верит, что есть в человеке нечто духовное, хотя и невидимое, по необходимости допустит бытие Первопричины, столь же невидимой, духовной, единой и первичной, как душа». Но этот ясный философский принцип тонет в массе рассуждений, свидетельствующих, что в авторе мистик уже победил философа. Представления о загробной жизни, переселении душ, чародействе, заклинании злых духов изложены здесь совершенно в духе палестинских каббалистов, писания которых часто цитируются автором наряду с сочинениями нееврейских философов и мистиков. Манассе отличался вообще крайним легковерием. Поверив рассказам одного путешественника-авантюриста (Арон-Леви или Антонио Монтесинос), уверявшего, будто он среди индейцев Кордильерских гор в Америке нашел остатки затерянных десяти колен Израилевых, Манассе написал книгу под заглавием «Надежда Израиля» («Esperanza de Israel», 1650), где доказывал, что таким образом предсказания пророков о неистребимости рассеянного народа сбылись, а потому можно ожидать пришествия мессии в самом близком будущем. В своей борьбе за допущение евреев в Англию Манассе, между прочим, вдохновлялся поверием, что мессия придет, когда в мире не будет ни одной страны без евреев.

Товарищем Манассе бен-Израиля в амстердамской раввинской коллегии был Исаак Абоав да Фонсека (1605-1693). Увезенный в детстве из Португалии в Амстердам, Абоав также получил богословское образование под руководством хахама Исаака Узиеля. Он сделал такие успехи в раввинской науке, что на 21-м году жизни получил звание хахама. После объединения трех конгрегаций Абоав на несколько лет удалился из Амстердама. Его потянуло в далекие края, и в 1642 г. он отправился во главе значительной партии еврейских эмигрантов в Бразилию, перешедшую тогда временно под власть голландцев. Там он сделался раввином в общине города Пернамбуко, созданной бывшими португальскими марранами. Но недолго пришлось ему жить в Южной Америке. В 1646 г. португальцы отняли у голландцев обратно бразильские колонии (см. дальше, § 27), и еврейская община в Бразилии распалась. Абоав вернулся в Амстердам и снова стал деятельным членом раввинской коллегии. Он привлекал слушателей своими проповедями в синагоге и лекциями Талмуда в высших классах Талмуд-торы. Как проповедник Абоав был популярнее своего товарища, Манассе бен-Израиля. О них говорили: «Манассе говорит, что знает, но Абоав знает, что говорит». Некоторые проповеди Абоава и речи на разные случаи были напечатаны на португальском языке, на котором он их произносил. На этом же языке напечатаны его комментарии к Пятикнижию. По-еврейски написан им рассказ о бразильской экспедиции, в которой ему пришлось пережить немало бедствий.