В комнате воцарилась тишина. Все взгляды, пьяные, одуревшие, насмешливые, устремились на нее. Лика почувствовала в панике, что неудержимо пунцово краснеет.

— Номер объявлен. Публика ждет, — требовательно заявил Виталий.

Лика беспомощно посмотрела на Ульмаса. В его бледных глазах плясали искорки смеха и еще что-то, очень похожее на вполне клинический интерес. Так смотрят дети, когда сажают в банку жука, чтобы поглядеть, что он будет делать.

Поняв, что с этой стороны помощи ждать не приходится, Лика повернулась к Виталию, рассчитывая обернуть все в шутку. То, что она увидела, повергло ее в панику: перед ней был совсем чужой, незнакомый человек. Сузившимися холодными глазами он смотрел на нее, кривя в ухмылке губы.

— Сейчас же отпусти меня, — потребовала она, надеясь, что голос ее звучит достаточно твердо.

— Сначала стриптис-с-с! — прошипел он и свободной pyкой рванул на ней блузку.

Несколько пуговиц отлетели, обнажая плечо. Раздались нестройные хлопки, восторженные возгласы, свист. Виталий шутовски раскланялся.

Улучив момент, Лика рванулась и бросилась к двери.

Перескочив через чье-то бесчувственное тело, распростертое на ковре, она очутилась в коридоре. В темном углу копошилась какая-то парочка.

— Пососи его. Он это любит, — донесся до нее прерывистый шепот.

С трудом подавив тошноту, Лика выскочила на лестницу, оттуда на улицу. Свежий ночной воздух подбодрил ее.

Пробная через темную подворотню, она вспомнила встревоженное лицо матери, услышала ее голос: «Что хорошего можно ждать от сомнительных знакомств?»

— Мамочка, — прошептала Лика, — как же ты права!

У нее было чувство, будто ее всю вымазали в грязи. Спасительный зеленый огонек замигал из темноты. Такси! Лика отчаянно замахала рукой. Ей все казалось, что за ней гонятся.

Только захлопнув за собой дверцу такси и откинув голову на спинку сиденья, она наконец почувствовала себя в безопасности.

Она не придет, должна была прийти, обещала и вот — не пришла. Он и сегодня не увидит ее. Когда Наташа сказала ему об этом, он сразу как-то сник и потерял всякий интерес к происходящему. Он и пришел-то только из-за нее. Лики. Надеялся на встречу, на откровенный разговор, а получил…

Митя прикрыл за собой дверь и, не зажигая света, опустился в глубокое, покойное кресло, ушел в него с головой и устало вытянул ноги. За стеной гомонили друзья, хлопали пробки от шампанского, звенела гитара.

— Моя Наташенька, танцуют все кругом, — перефразируя Лещенко, запел Нико. — Моя Наташенька, попляшем мы с тобой. Моя Наташенька, а жить так хочется…

«Очень хочется жить, — с горечью подумал Митя. — Лика, Лика, что же ты делаешь со мной?»

В соседней комнате задвигались стулья, поплыла медленная, обволакивающая мелодия. «Танцевать будут», — безразлично подумал Митя.

— Рок-н-ролл давай!

— Пошел бы ты погулять со своим рок-н-роллом! Девочки, держите его, не пускайте к магнитофону.

— Да-да-дуда-дуда. Да-ла-дула!

Веселый визг, возня, звук падающего тела Жалобное «Девочки, помилосердствуйте!» Женская партия победила.

Внезапно вспыхнул свет. Митя зажмурился. Ручка кресла скрипнула пол тяжестью чьего-то тела.

Вика. Ее полная нога, обтянутая плотным блестящим чулком, покачивалась прямо перед его носом.

— Вот ты где. А я тебя везде ищу.

Митя с трудом подавил раздражение и выпрямился в кресле.

— Потанцуем?

— Что-то нет настроения.

Вика резко наклонилась к нему. От нее пахло шампанским и тяжелыми духами. Кажется. «Мажи нуар». Лика иногда душилась такими, но на ней они звучали обворожительно не то, что… Митя слегка поморщился, что впрочем, не укрылось от внимания Вики.

— Душа болит, а сердце плачет, — язвительно произнесла она. — Конечно. Красотка-то наша опять хвостом вильнула.

Митя промолчал.

— И как ты это терпишь, не понимаю, — продолжал она. — Тебе откровенно дурят голову, а ты только слюни пускаешь.

— Слушай, Вик, нее лезь ты не в свое дело, — попросил Митя.

Ему не хотелось сейчас ни с кем говорить, тем более с Викой. И еще его почему-то ужасно раздражала ее нога, нарочито выставленная напоказ. Она напоминала пухлую сардельку в сверкающей целлофановой упаковке. Казалось, чуть ткнешь — оболочка лопнет, и брызнет жирный сок. — И придет же в голову, — усмехнулся про себя Митя. — Канибализм какой-то».

— А я ведь люблю тебя, Митя, давно люблю, — сдавленным голосом произнесла она.