Благодарность герцога и брата оказалась удивительно своеобразной.

Рене споткнулся о какую-то бадью, с размаху пнул ее. Проклятая деревяшка оказалась во много раз тяжелее, чем он предполагал. В ступне, защищенной лишь тонким сапогом, что-то хрустнуло. Боль была бело-алой и пятнистой...

Теперь он все еще хромал, и опираться на пальцы левой ноги было неприятно, но это волновало Рене в последнюю очередь. Голова шла кругом - от обиды, от удивления, от собственной беспомощности и ненужности. В помощники Реми выбрал старшего из братьев Аэлласов, Гильома, ну и, разумеется, бруленца. Эти двое, вместе с помощником лекаря, ни на шаг не отходили от Реми, а про Рене все забыли. Оставалось только догадываться, что сказал им герцог. В доме кишели люди, постоянно кто-то уезжал и возвращался с вестями из столицы, и, чтобы быть в курсе дел, Алларэ устроился в кабинете перед спальней, в которой лежал Реми.

Спрашивая входящих о новостях, он чувствовал себя дураком; и вдвойне дураком чувствовал, когда спрашивал выходящих о том, какие распоряжения они получили. Делать вид, что так и должно, требовало больших усилий; но и это оказалось бесполезным: на очередной вопрос Гильом, сновавший туда-сюда, ответил: "Господин герцог не велел мне сообщать вам".

Кесслер не был так упрям, и на вопрос "куда и с каким поручением отправил его герцог", коротко доложил; без малого девятина воспитания пошла ему на пользу. Это стало последней каплей в чаше терпения, и Рене удалился в залу. Если герцог соизволит его позвать - так тому и быть, если же нет - ну что ж, брат сделал свое дело, брат может убираться восвояси. Семья Алларэ многочисленна, наследника выбрать будет не так уж и сложно...

Лелея свою обиду, Рене все же вошел к герцогу вместе с Сореном и вторым юношей. Он уселся в кресло в дальнем углу и притворился тихой неприметной тенью от комода. Двое мальчишек явились как раз во время ссоры герцога с мэтром Беранже. Сцена была изумительная, и в другое время Алларэ веселился бы до упаду, вставляя реплики: старый лекарь оказался не менее упрям, чем Реми.

– Чего вы хотите?!
– бушевал Беранже.
– Завтра выступать перед Ассамблеей? У вас лихорадка и бред! И ваши желания тому лучшее доказательство! Вы останетесь здесь и будете лежать в постели еще седмицу!

– Это вы мне указываете?

– Вы обратились ко мне, и поэтому я вам указываю! Я - член цеха медиков и аптекарей, и я отвечаю за ваше здоровье...

– Допустим, это не я к вам обратился...

– Вы, находясь в здравом уме, приняли мои услуги!

– Так я все-таки в здравом уме?
– улыбался Реми.

– В данный момент - нет!

– Значит, и репутация ваша не пострадает. Так и сообщите в цех - пациент, будучи буен и безумен, на свой страх и риск...

– Я вам не позволю!

– Как же вы мне помешаете?

– Уж я найду способы...

Рене разглядывал второго юношу, пожаловавшего в дом и с интересом внимавшего перепалке. Мундир сидит кое-как, но на поясе - отличная шпага старой эллонской работы. Средний рост, то же хрупкое сложение, что и у Кесслера, темные, почти черные волосы, правильное лицо, почти девичье. Глаза забавные - переменчивые, цвета морской воды, и выражение в них странное, тревожащее. Общего у Руи Гоэллона и его племянника было ничтожно мало: разве что цепкий взгляд, словно ощупывавший все в спальне - людей, обстановку. Тонко вырезанные ноздри трепетали, как у гончей.

Парень казался бы таким же не заслуживающим внимания сопляком, как его бруленский приятель, если бы не эти глаза - непроницаемая гладь моря, в которой отражалось окружающее. Слишком четко отражалось, без наивной восторженности и глупости Кесслера.

– Господин герцог!
– открыл рот младший Гоэллон. Голос у него был звонкий и чистый.
– Вы поступаете весьма опрометчиво, споря с почтенным мэтром!

– Крыса аптекарская вы, сокровище!
– поднял на него взгляд Реми; тон неприятно резанул по ушам своей интимностью.
– Беранже, к вам явилось подкрепление. Я сдаюсь.

– У вас есть час, чтобы закончить свои дела, - поднялся со стула торжествующий лекарь.
– После этого вы будете спать. Юноша, не советую вам пренебрегать этим распоряжением. Состояние господина герцога вовсе не столь благополучно, как он желает всех убедить.

– Я заметил.

– Надеюсь, что наблюдательность вас не покинет.

Выпустив последнюю отравленную стрелу, почтенный мэтр удалился. Остался тихий мальчишка-ученик, еще более неприметный и похожий на предмет обстановки, чем приютившийся в углу Рене.

Он посмотрел на брата, больше похожего на собственный призрак. Остриженный накоротко, словно больной гнилой горячкой, без привычной всем роскошной золотой гривы, он был мало похож на себя.

Настои и отвары не больно-то помогли Реми. Жар, застарелая лихорадка, искалеченные руки, истощение - не то, что проходит за неполные сутки. Держался герцог только на непоколебимой воле, и, как ни старался скрыть это, - не получалось. Выдавали его и блеск глаз, и затрудненное дыхание, и постоянная жажда.