Шрифт:
Облагодетельствованный мальчишка изумленно переводил взгляд с Реми на младшего Гоэллона, потом опомнился - вскочил и поклонился.
– Бла...
– Так, вы теперь мой вассал, надеюсь, верный. Так что слушайтесь меня. Сядьте назад и помолчите. Еще что-нибудь умное захотите сказать - прошу, а благодарности - потом, Андреас, потом...
– Герцог, вам нужно отдохнуть. Я приеду вечером, - поднялся Гоэллон.
– Не надо. Завтра я заеду за вами за час до открытия Ассамблеи.
– Куда вы заедете? Вы же сидеть не можете...
– наследник Гоэллона в очередной раз продемонстрировал свое благоразумие.
– Я еще не умираю, - отрезал Реми.
– Марш отсюда все.
– Я останусь, - заявил новоиспеченный владетель Ленье.
– Вот, уже спорит...
– вздохнул герцог Алларэ.
– И пяти минут не прошло... Я дурно влияю на людей!
Рене поднялся, не понимая, прощен ли он или по-прежнему остался изгоем. Реми уже прикрыл глаза, и тревожить его было нельзя; да и пожалованный милостью герцога ученик лекаря за считанные минуты обрел тот же наивно-восторженный вид, что и все его ровесники при виде герцога Алларэ. Воробышек сверкал глазами и весьма явственно давал понять, что шуметь уходящей тройке не стоит. Ну очень даже не стоит.
– Я так понимаю, что под доверенным лицом герцог имел в виду господина коменданта Скоринга?
– уже за дверями кабинета осведомился Гоэллон-младший.
– Вероятно, - кивнул Рене.
Эллонец не стал ничего говорить, только медленно склонил голову и сжал губы. В этом простом движении было не меньше угрозы, чем в обещании Реми убить упомянутого господина дважды. Похоже, коменданту стоило нанять себе пару десятков лучших телохранителей.
– Я должен вас отблагодарить. Вы дважды...
– Если хотите меня отблагодарить, - неожиданно резко сказал юноша, вскидывая голову, - то извольте впредь обращаться с господином Кесслером, как того требует его положение.
– Алессандр, не надо!
– Надо, - Рене увидел свое отражение в переливчатой морской глади, и это ему очень не понравилось. Ничего хорошего там не наблюдалось.
– Я, в отличие от тебя, не связан клятвой. Я сожалею, что мой капитан охраны вынудил тебя дать клятву, которой господин Рене пользуется подобным образом.
Алларэ поежился. Вздумай кто-то другой заговорить с ним подобным тоном, от наглеца осталось бы мокрое место, но с этим юношей ему связываться не хотелось. И нельзя было, и - стыдно. Мальчишка с морскими глазами был прав. Рене использовал данную Кесслером клятву, чтобы вымещать на нем дурное настроение и вообще безнаказанно его шпынять, зная, что ответа не будет.
Не тот поступок, которым может гордиться благородный человек.
– Господин Кесслер, я освобождаю вас от данной клятвы, - выговорил он.
– И приношу свои извинения за все, что вам пришлось претерпеть.
– Я в долгу перед вами, господин Алларэ, и... вам не за что извиняться, - заявил Кесслер.
Рене поглядел на двоих весьма схожих между собой молодых людей, таких совестливых и великодушных, - хоть накладывай на себя руки со стыда, что посмел стоять рядом с ними, - и подавил вздох. Совесть всея Собраны и лучший друг совести всея Собраны; отменная парочка, нечего сказать...
Впрочем, уж лучше они, чем господин комендант Скоринг и ему подобные.
– И еще раз вам говорю - не убивал я вашего барона!
– Барон, позвольте уточнить, не наш. Однако ж, было темно, лил дождь. Вы уверены, что случайно, в суматохе...
– Господин Готье! Я, как ни печально, в этой суматохе вообще не нанес ни одного удара. К тому же Брулена с кем-то спутать трудно, поверьте.
Эмиль спрыгнул с подоконника и пересел на стул. Владетель Готье в очередной раз уставился на него, словно надеялся увидеть нечто новое. Алларец тоже посмотрел на него, но нового ничего не увидел. Отставной эллонский военный, очень серьезный и с утомительной привычкой вдаваться в самые мельчайшие подробности, и переспрашивать по три десятка раз. Невысокий, очень плотно сбитый, но не полный, с темными, чуть вьющимися волосами, окружавшими широкоскулое невыразительное лицо.
– Его там не было, - добавила Керо.
– Я многое не разглядела, но уверена, что не было.
– И все-таки, давайте еще раз попробуем восстановить все события...
– При всей своей кажущейся тяжеловесности двигался Шарль Готье легче кошки.
Эмиль вздохнул, оттолкнулся от ножки стола и принялся раскачиваться на стуле. Восстанавливать - так восстанавливать; дело заведомо бесполезное, но ежели владетелю Готье не надоело переливать из пустого в порожнее - то пусть себе. Все равно делать нечего. Все равно в памяти осталось не так много... но Элибо там не было, а саблю не пришлось чистить от крови; этого довольно.