— Никаких историй.

— Хорошо. Тогда что же вы читаете?

Хватит его дразнить, подумалось мне. Этот человек уверен в себе — даже чересчур, — он красноречив и умен. Но скользок и прозрачен, как вода, в которой слишком легко утонуть.

— Я читаю мужчин.

Одинокая капля пота скатилась у меня по шее. Пылинки сверкали в луче фонаря, как звезды.

— Боюсь спрашивать, что вы прочли во мне, — произнес он.

— И правильно боитесь.

Губы Куока дернулись, а затем расплылись в улыбке.

— Предлагаю сделку. Я научу вас читать книги, а вы научите меня тому, как женщины «читают» мужчин, sjwr Не хотелось бы раскрывать свои секреты.

— Я и не жду секретов. Поэтому предлагаю честную сделку. Можем начать с моей части.

Он вернулся на место рядом со мной на скамье и открыл книгу; одна часть тома лежала у него на коленях, другая — у меня. Книга могла в любой момент рухнуть в пропасть между нами, и он скользнул ближе, почти прижавшись ко мне.

Палец Куока начертил простой символ из трех вертикальных штрихов.

— Три линии, одна загибается в конце, как вода, несущаяся вниз по течению: «река». — Он перевернул несколько страниц, пока не нашел нужный символ. — Снова три черты, все слева направо. Ничего общего с водой: это «тройка». — Его рукав слегка коснулся моей руки, когда он изображал, как пишется второй иероглиф. — И опять три черты, самая высокая в центре, и все прилегают к земле: «гора».

Я наклонилась, чтобы рассмотреть изгиб второй черты, но заслонила головой свет, а когда распрямилась, то лицо Куока нависало над моим, наполовину освещенное, наполовину скрытое во тьме.

— Ваша очередь, — шепнул он.

— Моя очередь?

— Вы сказали, что читаете мужчин. — Он раскинул руки, уронив книгу. — Прочтите меня.

— За три иероглифа? Нечестная сделка.

— Вы умеете торговаться, насколько я вижу. Мне придется потрудиться, чтобы получить свое.

Я словно стояла на краю пропасти, глядя на костер внизу.

Малейший толчок мог заставить меня упасть. Мне следовало остановиться. Встать, зевнуть и сказать, что мне пора в свою каюту. Одной. А Куок пусть возвращается к Ченг Яту и вину.

Судно качнулось на небольшой волне, и его плечо прижалось к моему. Я задержалась на одно сердцебиение дольше, чем надо, прежде чем отодвинуться.

— Может быть, сейчас не лучшее время для уроков, — пробормотала я.

— Может быть. Но ваше присутствие напоминает мне об одном стихотворении. Позволите поделиться? Нет, книга не нужна: всё здесь. — Он постучал по лбу. — И снова танский поэт.

Куок прочистил горло и продекламировал:

Его голос порхал вверх-вниз, словно ласточка, пикирующая прямо в каюте. Когда-то мама рассказывала мне простые истории, а еще я смотрела представления уличных сказителей в Гуанчжоу… Но ни разу в жизни никто не читал вслух только для меня.

Он закончил. Умом я поняла не все, но что-то внутри меня изменилось.

Кто знал, что слова своим звучанием и переплетением, отделенные от привычного значения, могут так взволновать душу человека? Как случилось, что поэт, умерший века назад, управляет моим сердцем через уста этого странного, красивого и очень опасного человека? Какой новый путь я могла бы наметить для себя, умей я читать?

И давно ли я задержала дыхание?

Я откинулась назад, и моя ладонь нечаянно накрыла его руку.

Свет лампы подрагивал, комната мерцала. Прохладный ветерок проник внутрь. И тут я почувствовала куда более тягостное присутствие еще одного человека.

У меня над головой, обрамленные темным люком, мерцали мотыльками нос, щеки и лоб Ченг Ята.

Муж ничего не сказал о том, что видел или напридумывал себе, в чем мог обвинить меня. В последующие дни он вообще ничего не говорил мне, разве что рассуждал о кренах и дождях, которые пусть реже, но все же мешали работе. В свою очередь, я рассказала о растущем числе беженцев, стекающихся в Зянгбинь, и о слухах насчет боевых действий на юге. При упоминании его двоюродного брата Ченг Ят сдерживался и не открывал свои мысли. Чем дольше мы ждали возвращения Ченг Чхата, тем сильнее становился страх перед вестями, которые он принесет из столичного Тханглонга: предстоит нам отправиться в бой или вернуться в Китай. В любом случае это означало оставить Зянгбинь.