— Какого хрена твои глазные яблоки похожи на баскетбольные мячи? Ради всего святого, прекрати это. Клянусь, я продам свою долю и уйду, ублюдок, — я угрожаю единственным доступным мне способом, когда подхожу ближе, мои мышцы готовы в любой момент разорвать одежду. У меня столько же акций Talbot, сколько и у него, и он знает это так же хорошо, как и я. — Тебя волнует только компания? Я сожгу это ебаное место дотла, если ты прямо сейчас не успокоишься. Начни с самого начала и расскажи мне, что произошло.

Тук. Тук. Тук.

Мы оба замираем от этого звука.

— Мистер О’Дойл? То есть Коннор? — раздается с той стороны приятный голос Уитли.

Кожа рябит и рвется, из пальцев вырываются когти, и я протягиваю руку, чтобы схватить Фрэнка за плечо, когда его горящие злом глаза переводятся на дверь.

— Не надо. Нет, — я вырву его гребаное сердце из груди и съем его, если он хотя бы посмотрит на нее.

— Кто это? — говорит он, втягивая носом воздух, и ярость пронзает мою грудь.

Низкое рычание вырывается из горла, острое жжение разгорается в грудине, скорее всего, от мысли, что она находится в поле зрения Фрэнка. Никто из сотрудников никогда не должен сталкиваться с Фрэнком. Он — смертоносная змея в овечьей шкуре.

— Она тебя не касается.

Фрэнк снова принюхивается, и я обхватываю рукой его горло, обнажая зубы, когда он ухмыляется.

— Да-да? — выкрикивает ублюдок, и я резко бью его по плечу свободной рукой. Через толстые стены она не сможет понять, что это говорю не я.

— Прекрати, придурок.

— Извините, что снова беспокою вас, но я хотела спросить, могу ли я поговорить с вами минутку? — ее голос — сплошная фальшивая приторная сладость, и я уверен, что она пытается умаслить меня, чтобы получить что-то после нашего последнего разговора. Я видел, как она была зла, когда уходила, готовая взорваться, потому что я не могу перестать вести себя с ней как придурок по какой-то долбаной причине.

Лучше бы я никогда не втягивал ее во все это. Ни в фарс с косплеем Дракулы на гала-концерте, ни в ужины, ни во что другое, потому что Фрэнк смотрит на меня с таким блеском в глазах, который мне не очень нравится.

— Конечно. Могу я назначить вам встречу на завтра? — отвечаю я настолько профессионально, насколько могу, надеясь, что Фрэнк не уловит напряжения в голосе. Ее чертов запах доносится из-под двери, убивая меня и приводя в бешенство, в то же время заставляя предательский член дергаться в штанах. — Я сейчас немного занят.

Фрэнк смеется, и я сжимаю его горло, заставляя утихнуть до хрипоты.

— Конечно, — я почти слышу ее свирепый взгляд, да и тихое ругательство в свой адрес безошибочно улавливаю.

— Спокойной ночи, мисс Уитт, — говорю я, молясь, чтобы хоть раз эта соплячка послушалась.

— Спокойной ночи, — тихо отвечает она.

Я жду, пока не услышу ее удаляющиеся шаги, продолжая пристально смотреть в оранжевые светящиеся глаза напротив меня. Фрэнк отбрасывает мою руку, разрывая хватку, и слегка потирает шею. Я вздыхаю и выпрямляюсь, откидывая голову назад и на мгновение закрывая волчьи желтые глаза, чтобы взять себя в руки.

— Ну разве это не интересно? — говорит Фрэнк, и его тон заставляет меня перевести взгляд обратно, когда он одергивает пиджак, проверяя его на предмет заломов. — Кто она?

— Никто, кого стоило бы упоминать, и какого черта? — я опускаю взгляд на свою рубашку, на которой лопнул шов. — Ты знаешь, сколько стоит эта рубашка. Ты чертов мудак.

— Выбери уже оскорбления получше, Дойл. Ты начинаешь мне надоедать, — он проводит руками по коротким светлым волосам, откидывая их со лба. — Кто-то, и я знаю, что ты знаешь кто, взломал Talbot и каким-то образом получил зашифрованные файлы, в которых содержится все, что делала ведьма, от Египта до Каира. Все, что касается Одетт, также находится на этом диске.

— Зачем мне знать, кто это сделал? Это был не я, — честно отвечаю я. — Я впервые об этом слышу.

— Лучше бы ты говорил правду. Если правда всплывет, думаю, мне не нужно объяснять, как плохо это отразится на нас, — говорит он, вытягивая перед собой ноги, похожие на стволы деревьев, и скрещивая их в лодыжках.

Это было бы безумием. Монстры, выставленные миру напоказ. Так много магических правил было бы нарушено одним махом, что мы бы снова подверглись остракизму20 со стороны общества — или еще хуже.