Так…

Сколько времени у нас занял путь от входа в рифт и до выстрела по колоколу? Минут сорок? Час? Да, около того.

Учитывая, что мы начинаем не там, где нужно по задумке Архитекторов, у нас имеется приличная фора. И фору эту можно использовать неограниченное количество раз. Ошибки вроде бы и прощаются, а вроде бы вместе с тем и наказываются — накосячившим рифтерам придётся экстренно улепётывать от нескончаемой армии хаоситов.

А мы этот механизм наказания минуем.

Читеры, едрёна мать.

Воспрянув духом, я поспешил вернуться в Дракон-Коньячный и обрадовать свою разомлевшую родню.

— Собирайтесь! — заорал я. — Одевайтесь! Мы идём обратно!

И сколько же всякого интересного в свой адрес я услышал за следующие несколько минут. И тиран я, и самодур, и людей своих не щажу, и вообще хочу всем смерти. Особенно бурно разговнился Ходоров. Ну… тут я, наверное, сам виноват. Не стоило сдавать его сестре.

Однако…

Когда люди устали возбухать и все волнения утихли, я смог взять слово и объяснить, что к чему. И заодно напомнить, что вообще-то:

— … на кону наше пребывание в родном мире, — а затем начал перечислять триггерные, родные и милые сердцу вещи. Дешёвое димедрольное пиво, например. Мытищинские улочки. Мемасы из сети.

— Все наши друзья и знакомые там, — в конце концов я дошёл и до главного. — Вся наша музыка и всё наше кино там. Всё то информационное поле, на котором вы, мои информационные ягодки, росли и зрели, находится там и может стать для вас недоступно. Готовы ли вы отказаться от всего этого только потому, что вам влом и вы устали?

Сначала Костю подставил, а теперь до кучи всё своё семейство пристыдил. Не знаю с чем связано, но у меня сегодня включился режим манипулятивной сволочи.

Но так или иначе, своего я добился.

Не без ворчания, люди облачились в шубы и проследовали за мной в рифт.

— Для начала предлагаю опустить все рычаги, — сказал я.

И тут же усталые глазёнки Шизы вновь загорелись жизнью.

— А можно я!?

— Конечно, можно. Вот только давайте всё записывать. Ну… На всякий случай.

Был вариант кабанчиком метнуться в канцелярский магазин, но… во-первых, продавцы охренели бы от моего внешнего вида. А во-вторых, наличности у меня в шубе не водилось. Как-то вот не подумалось мне, что в рифте она может пригодиться.

А потому можно было либо устроить себе геморрой, — портироваться за деньгами, раздеться, портироваться в магазин, затем обратно, одеться, и только потом уже в рифт, — либо же довольствоваться тем, что было у нас в квартире на Станционной.

Похеренные ещё до конца учёбы тетради подошли, как нельзя лучше.

Оббежав всю палубу ледокола, непослушными окоченелыми пальцами я кое-как изобразил его приблизительную схему. А именно — все двери, гарпуны и якоря. Перерисовав всё это дело заново и в тепле, получилось более-менее сносно.

— Первый! — кричала Шиза порядковый номер, а затем опускала рычаг.

Затем что-то происходило, — чаще всего слышался грохот, — и мы всей толпой бежали проверять, что же сработало на этот раз.

Что характерно, никакой системы не было. То есть… первый рычаг отстреливал ближайший к нам гарпун, второй опускал якорь где-то далеко-далеко, а третий открывал дверь по самому центру палубы, под колоколом. Двери, к слову, оказались фальшивыми.

За одними находились крохотные и совершенно пустые помещения, а за другими вообще ничего.

И да, сосредоточившись на зарисовке схемы, мы чуть было не пропустили жаб. Они прискакали в тот момент, когда Шиза дошла до тридцатого рычага, а впереди оставалось ещё четыре раза по столько же.

Не успел хаосит зарядить себе в руку головастика, как рядом с ним открылся портал. Из портала вышел недовольный Ходоров, шарахнул жабу по голове битой и ушёл обратно. Скакуну жабы только и осталось, что негодовать изо всех сил, да таращиться по сторонам.

Вот так легко и просто можно было пресечь появление волны хаоситов, на которую мы угробили весь сегодняшний день.

Что ж…

Надеюсь, на этом можно выдохнуть и спокойно обследовать рифт дальше.

— Сто сорок семь!

Бах! — прогремел выстрел и последний гарпун улетел куда-то вдаль.

— Сто сорок восемь!

Ды-ды-дых! — о лёд шваркнулся последний якорь.

— Сто сорок девять! — и со скрежетом открылась последняя дверь.