Больше можно было не притворяться.

— Мама, что с твоим здоровьем? — перехожу сразу к делу.

Мне даже плевать, что я прервала их с Артемом занимательной разговор. Сначала нужно понять, как плохи дела у матери, прежде чем понять, что делать дальше.

Мама бросает на меня короткий, испуганный взгляд, прежде чем пристально посмотреть на мужа.

— Ты ей сказал? — спрашивает строго.

Артем откидывается на спинку стула, складывает руки на груди.

— Арина Васильевна, я много раз говорил вам, что Саша должна знать, — на лице мужа не отражается ни капли вины.

Наоборот, Артем сурово смотрит на тещу, словно пытается прогнуть женщину, чтобы она, наконец, призналась, “во всех страшных грехах”.

Мама прикрывает глаза, тяжело вздыхает, прежде чем посмотреть на меня.

— У меня появились проблемы с сердцем, — произносит обессиленно. — Ничего страшного, но…

— Хватит ее защищать, — жестко прерывает маму муж. У меня даже брови на лоб лезут, никогда не слышала, чтобы Артем разговаривал с тещей также, как с своими подчиненными. — Саша — врач, хоть детский, но все же врач. Она уж точно понимает во всяких болезнях больше нашего.

Наблюдаю за противостоянием двух родных людей… когда-то родных, и не могу сделать вдох. Кажется, что легкие сжались в точку, забирая последнее, что у меня осталось — дыхание.

— Мама… — сиплю, но ничего поделать с этим не могу. — Рассказывай, — в висках пульсирует.

Мама переводит жалостливый взгляд на меня, прежде чем тяжело вздохнуть.

— Я толком ничего еще не знаю. У меня в последнее время почти не было сил. Постоянно спать хотелось. Я думала, что это все из-за работы. Но однажды упала в обморок, и… — она прерывается. — В общем, врачи еще проводят исследования, но говорят — что-то с клапанами. Возможно, появится операция, — бормочет.

Кровь отливает от лица, во рту пересыхает.

Операция… О ней даже не упоминают, если нет ничего серьезного. Многие болезни связанные с сердцем, купируются лекарствами. Хирургическое вмешательство — слишком сильный риск. Особенно, когда возраст пациента выше пятидесяти.

— Ты знал? — голос звучит слабо, но я даже не пытаюсь снова казаться сильной. — Знал же, да?

Артем поджимает губы, хмурится.

Пару секунд пронзительно смотрит на меня, после чего открывает рот. Хочет что-то сказать, но мама его опережает.

— Сашенька, — она протягивает руку, обхватывает мою ладонь, лежащую на столе, нежно поглаживает. — Все будет хорошо, правда, — старается вернуть своим глазам силу, но я-то вижу в них затаенный страх. — Артем, уже нашел хороших врачей. Он разберется. Не волнуйся сильно. У тебя и так много дел. Ты же только интернатуру закончила…

Слушаю бормотание матери и не могу поверить, что она все это говорит. Серьезно? Не волноваться?

Вырываю руку.

Мама в удивлении распахивает глаза.

— Может, тебе его, — указываю подбородком, в сторону мужа, — усыновить? Все равно он тебе ближе, чем я, — обида жжет изнутри.

Лицо мамы вытягивается, нижняя челюсть падает.

В глазах матери читается истинный шок.

Да, возможно, мои слова звучат эгоистично, но после всего произошедшего, я словно оголенный нерв напоминаю. Каждый вдох приносит с собой агонию, не говоря уже о том, что мама делится с своими проблемами. Я же не сахарная девочка, не растаю. Мама сама учила меня быть сильной, а тут…

— Простите, — вскакиваю на ноги и, не оглядываясь, выхожу из кухни.

Перед глазами все расплывается. Наощупь добираюсь до ванны, захлопываю за собой дверь. Упираюсь ладонями в раковину. Опускаю голову. Тяжело дышу.

Все внутри словно на мелкие кусочки разрывается.

Боль предательства разносится по венам, заставляя неравные окончания пытать.

Стараюсь дышать… правда, стараюсь. Но воздух не хочет проталкиваться в легкие.

Тело немеет, а душа кровоточит.

Видимо, зря я сдерживала чувства, теперь они накрыли меня с головой и засасывают в трясину. Слезы жгут глаза, но словно сталкиваются с какой-то плотиной и не могут, наконец, пролиться, освободить меня. В ушах шумит, видимо, поэтому я не слышу, как дверь открывается.

Только спустя секунду будто через пелену до меня доносится хриплый голос мужа:

— И не стыдно тебе?

Глубоко вдыхаю. Даю себе мгновение, чтобы вернуть самообладание, после чего отталкиваюсь от раковины и поворачиваюсь к Артему.

— Не тебе говорить мне о стыде, — огрызаюсь.

Мышцы наливаются сталью. Во мне все еще бушуют эмоции, но я стараюсь запереть их глубоко в себе. Не хочу показывать предателю-мужу, как мне на самом деле больно. Возможно, он думал, что я железная раз почти никогда не показываю чувств. “Сильная девочка”, как называла меня мама, когда отец погиб на стройке — мне тогда было пять.