Над кроватью красовался вымпел с канадским флагом, а с комода мне улыбалась наша с папой фотография.

Здесь были моя обувь и одежда, мои книги на полках и мой игрушечный лось, которого Мириам каждый раз после уборки клала спать на подушку.

Теперь комната была моей. Окончательно и бесповоротно.

Я осторожно поставила диплом на комод и прислонила его к стене. Провела пальцами по стеклу, и меня охватило редкое невероятное чувство, которое я не смогла бы описать словами. Где бы он ни был, я была уверена, что папа сейчас улыбался.

– У тебя здесь холодрыга.

Я обернулась на звук этого голоса.

Мейсон вошел, взглянув на кондиционер и слегка скривив верхнюю губу. Непонятно почему, но мне начинало нравиться раздраженное выражение его лица.

– Как думаешь, твой отец недоволен? – спросила я, когда он подошел.

Джон так до сих пор ничего и не сказал. Я-то надеялась, что он обрадуется, узнав о нас с Мейсоном. Когда мы помирились, я увидела в глазах Джона искреннюю радость, как будто он почувствовал, что отныне наша жизнь станет только улучшаться.

Однако по его потрясенному лицу я поняла, что, взяв меня с собой, он неосознанно принял на себя ответственность и обязанности отца. Все, даже негласные и неписаные, как, например, обязанность отпихнуть любого, кто положит на меня глаз. Наверное, он сильно расстроился, когда понял, что тот, кого следовало пнуть, его сын.

– Отец справится. – Мейсон рассеянно рассматривал диплом. – Просто он такого от нас не ожидал.

«Никто этого не ожидал, – промелькнуло у меня в голове, пока Мейсон пристально смотрел мне в глаза, – даже мы с тобой…»

Мейсон склонил голову. Розовый закат опалил его лицо, превратив радужки в две слюдяные линзы.

Он поднял руку, медленно снял с меня кепку и положил ее на стол. Он смотрел внимательно и ничего не говорил. Я стояла неподвижно и ждала момента, когда он дотронется до меня. От уверенного прикосновения его пальцев к моей щеке по спине пробежала дрожь. Я позволила ему гладить мое лицо, ласкать его с нежностью, которая, казалось, несвойственна таким сильным рукам.

– Ты больше не убегаешь, – пробормотал Мейсон, – ведь так?

– Ты скажи мне, – прошептала я.

– Нет, ты мне скажи.

Мейсон обхватил мое лицо ладонями, его дыхание смешалось с моим. Я наслаждалась его близостью.

– Я хочу услышать, как ты это сама скажешь.

– Я никуда не ухожу, – выдохнула я, глядя ему в глаза.

Эти слова разошлись по извилистым тропинкам его души.

Я еще многого не знала о Мейсоне. Внутри его радужек еще столько непознанных вселенных. И мне хотелось изведать их, все до единой.

Я искала это чувство среди людей, высматривала в их глазах, а нашла внутри себя.

Теперь мне хотелось лишь одного – переживать это чувство всем своим существом.

Я встала на цыпочки, и Мейсон наклонился, чтобы меня поцеловать.

Мы росли, не зная друг друга. Мы жили в двух далеких мирах.

Но возможно, бывает такая связь, которая не зависит от времени и пространства. Она преодолевает любые барьеры и создает совершенно особенный рисунок судьбы.

Такой, как у нас с Мейсоном.

Глава 27

С самого начала

Я ненавидела больницы. Надеялась больше не почувствовать этот запах. Удушающая тошнота и чувство беспомощности напомнили мне о том времени, когда я потеряла все.

Наши шаги эхом разнесло по коридору, и я снова почувствовала себя потерянной и одинокой.

Мы шли быстро, почти бежали. Сердце колотилось, руки вспотели, рядом слышалось учащенное дыхание Мейсона. От беспокойства я не могла ни о чем думать, разум затуманился.

Наконец мы притормозили у двери в палату. Я распахнула ее, и нам открылась комната, полная света. Джон был там, в кровати.

– Эй, – сказал он, немного смущенный.

Я не могла дышать. Судорожно осматривала Джона, разглядывая каждый сантиметр его лица. Оно у него было спокойное и светлое, волосы причесаны. На запястье… повязка?

– Я же говорил вам, что со мной все в порядке, – пробормотал он виноватым голосом, заметив, как мы испуганы.

«Я упал, и меня отвезли в больницу», – говорилось в его эсэмэске. В тот момент я почувствовала, что умираю. Из сердца поднялись ужасные воспоминания. И запаниковала не только я одна: впервые на лице Мейсона я увидела муку, столь же глубокую, как и моя собственная.