Словно сирота, возвращающийся в родные края, я слушал печальную мелодию губной гармошки, которую наигрывал какой-то одинокий старик, и, погрузившись в свои невеселые мысли, смотрел в окно на размеренный бег поезда. Колеса стучали, унося меня все дальше от лжи и интриг, и где-то в глубине души теплилась робкая надежда на то, что справедливость, в конце концов, восторжествует.

Если Рой жив, судьба вновь бросает мне вызов, на который я не могу не ответить. Я должен отыскать его и взять под свое крыло. Отныне мне не пристало скрываться, ведь покойника никто не станет искать. Единственное, что омрачает эту мысль, – необходимость облачиться в личину другого человека, сменить имя, но это не такая уж и высокая цена за обретенную свободу.

Воспитание Роя я всецело возьму на себя. Это, несомненно, наложит отпечаток на мою жизнь, вынудив окончательно порвать с подпольем, ибо отныне на моих плечах лежит тяжкий, но благородный груз ответственности за судьбу ребенка.

Оглядываясь назад, на тернистый путь, усеянный потерями, я с удивлением осознаю, что вышел победителем из этой дьявольской игры, сотканной из хитросплетений, лжи и кошмаров. Я обладаю самым ценным, что не под силу отнять никому – жизнью и свободой. Мое возвращение в Пруссию подобно возвращению блудного сына в отчий дом. Сердце переполняет ликование, сравнимое разве что с радостью ребенка, после долгой разлуки увидевшего родную мать.

Пусть мой жизненный путь далек от идеала, пусть превратности судьбы лишили меня всего, к чему я стремился, но эти испытания лишь закалили мой дух. Страх потерять родителей мне неведом, ибо за свои двадцать лет я так и не познал счастья обрести их. Мне не страшна боль утраты любви, потому что никто и никогда не дарил мне этого чувства. А те немногие, кто был мне дорог, уже давно покоятся в сырой земле. И лишь Рою по какому-то счастливому стечению обстоятельств удалось избежать этой горькой участи. Он - единственная нить, связывающая меня с прошлым, и ради него я готов начать новую главу своей жизни.

Едва ли найдется в этом мире сила, способная растопить лед в моей душе, вернув ей былую наивность и доброту. Однако я не позволю себе озлобиться, не стану ненавидеть весь мир лишь за то, что он отверг меня. Подобно лишайнику, что находит пристанище там, где не способно выжить ни одно иное растение, или кактусу, стойко переносящему испепеляющий зной пустыни и мучительную жажду, я буду продолжать жить, невзирая на удары судьбы.

Мое бессмертие, по всей видимости, обрекает меня на существование, подобное лишайнику. Жизнь призрачная, эфемерная. Для всех – неуловимый фантом. Мне предстоит влачить свой век, доживая до определенного возраста, а затем инсценировать собственную кончину, менять обличья и место жительства, начиная все с чистого листа, дабы не вызывать ненужных подозрений.

Или же, как вариант, вовсе отказаться от каких-либо знакомств, избрав путь безликого отшельника, тени, подобно Стэну Смиту, что, укрывшись в лесной чаще, молча наблюдает за миром, не одобряя его суетность и быстротечность времени. Скрыться от взоров людских, став бесплотным духом, блуждающим среди деревьев, безмолвным свидетелем смены эпох. Жить, не оставляя следов, не произнося ни слова, лишь изредка напоминая о своем существовании легким дуновением ветра в кронах вековых деревьев.

В Бад-Фридрихсхалль я прибыл на следующий день, ближе к вечеру, и без промедления разместился в скромной гостинице, расположенной неподалеку от вокзала. Город сей славился своей строгой и бдительной полицией, что неустанно следила за порядком, пресекая любые попытки побегов, коих здесь случалось немало. Документы каждого приезжего подвергались тщательному досмотру. Свои бумаги, вместе с дневником и некоторыми личными вещами, я предусмотрительно забрал из особняка Фло. Сомневаюсь, что Бёттхер растрезвонил на каждом углу о кончине Германа Стейница, а задерживаться в этом городе я не собирался. Главное – держаться с непоколебимой уверенностью, не выказывая ни тени сомнения или страха.

С наступлением ночи, когда город погрузился в объятия сна, я покинул гостиницу и направился в сторону особняка Бёттхера. Дорогу я помнил лишь приблизительно, ориентируясь по пушистым елям, что, словно безмолвные стражи, выстроились по обеим сторонам пути. Дабы сэкономить время, я взял в аренду старую, но еще крепкую лошадь, что позволило мне сократить путь на несколько часов. Однако, не доезжая километра до цели, я был вынужден спешиться и оставить лошадь, дабы не привлекать лишнего внимания.

К рассвету, когда первые лучи солнца робко пробивались сквозь пелену тумана, я достиг места назначения. Разбив небольшой лагерь, я надежно привязал лошадь к раскидистому дереву, закинул удочку в реку и разжег небольшой костерок, дабы согреться и приготовить нехитрый завтрак. В ожидании рева мотора, который возвестил бы о приближении цели, я с упоением наблюдал, как осенний ветер игриво шелестит тускло-зеленой листвой, наполняя воздух терпким ароматом увядающей природы.

Я остался наедине с природой, вдали от людской суеты, шума и притворного веселья. Лишь умиротворяющее журчание небольшой речушки да мелодичное пение птиц создавали приятный, ненавязчивый фон, позволяя мне в полной мере насладиться долгожданным уединением. Душа моя, измученная тяготами и невзгодами, наконец-то обрела покой, растворившись в первозданной красоте осеннего леса. В эти минуты я чувствовал себя частью этого мира, его неотъемлемой составляющей, и это единение с природой дарило мне ни с чем не сравнимое ощущение свободы и гармонии.

Я распластался на траве, как в далеком, беззаботном детстве, и устремил свой взор в бескрайнее небо. Облака, словно белоснежные корабли, неспешно плыли по небесной глади, принимая самые диковинные и причудливые очертания. Казалось, ничто не в силах прервать этот миг блаженного спокойствия, эту безмятежную идиллию.

Но вдруг, словно по злому року, я вновь оказался в тесном, душном гробу. И снова это давящее, невыносимое ощущение тесноты, и оглушительный стук собственного сердца, что, казалось, вот-вот вырвется из груди. Ноги мои, будто сами по себе, принялись неистово колотить по деревянной крышке, а я, словно обезумевший, не экономя драгоценного воздуха, принялся кричать, вопить что есть мочи, умоляя о своем освобождении.