— Адам! — воскликнула Хелла, и тут же закрыла рот руками, испуганно оглядываясь по сторонам. Убедившись, что не привлекла ничьего внимания, она быстро подошла ближе. Я просунул голову между прутьями изгороди, и Хелла, обняв её, притянула к своим плечам.

— Ты живой… живой! — шептала она, голос её дрожал от волнения. — Ты здесь… ты не умер…

— Тш-ш-ш, — прошептал я, притягивая к себе хрупкую, совсем похудевшую сестру. — Бог должен на землю спуститься, если я умру. Как ты, Хелла? Он… не обижает тебя?

— Нет, не переживай, я хорошо, — сказала она, сжимая меня ещё крепче, будто хотела убедить не только меня, но и себя в этом.

— А Клэр? — спросил я, опасаясь услышать ответ.

— Она… она требует детей… внуков хочет… — Хелла замялась, опустив глаза. — Но я не хочу к нему, Адам… не хочу… Почему матушка умерла? Почему?.. — голос её прервался, и она заплакала, горько и безутешно.

— Она бы никогда не позволила этому случиться… Я коснулся губами её лба и прикрыл глаза, стараясь сдержать слезы. Хелла дрожала всем телом, словно листочек на ветру. Её маленькие, холодные ручки нашли мои и крепко сжали, будто она боялась, что наша встреча – всего лишь мираж, который вот-вот растворится в воздухе.

— Хелла, я больше никуда не денусь, — сказал я, стараясь вложить в свой голос как можно больше уверенности и тепла.

— Я вернусь в Тифенбах. Ты там была, помнишь наше Рождество? Я буду там жить. Ты сможешь писать мне туда письма, а я буду писать тебе. Я бережно обнял ее мокрые, нежные щеки своими шершавыми, огрубевшими руками.

— Пусть я буду для всех мертв. Ты единственная будешь знать, что это не так. Мне еще нельзя постоянно появляться… слишком опасно.

— Не пропадай только, — прошептала Хелла, голос её дрожал от страха и одиночества.

— Я без тебя не выживу здесь…

— Хелла! — раздался резкий голос Джона, и она тут же отстранилась от меня, словно опаленная пламенем. Вмиг её раскрасневшееся от слез лицо стало бледным, и лишь красные, припухшие уголки глаз выдавали, что она совсем недавно плакала.

— Я буду рядом, Хелла, всегда, — прошептал я еще раз.

— Пиши мне. Она быстро кивнула, затем показала Лютику знак «тихо», прислонив палец к губам, и побежала обратно к дому, словно испуганная лань.

Я почувствовал, как сердце кольнуло от тоски по ней и целую волну вины, за то, что не смог помочь. Острая тоска по ней кольнула сердце, сопровождаемая мощной волной вины за собственное бессилие. Я не смог ей помочь, и это чувство грызло изнутри.

— Ромео, — Йонас ободряюще улыбнулся, — пойдём, всё сделано.

— Увы, в этой истории, я скорее Тибальт. Пока ещё живой, — с горькой усмешкой ответил я, чувствуя себя далеко не романтическим героем.

Покидая особняк, я постоянно оглядывался, ища её глазами. Каждый шорох листьев, каждое движение теней заставляли меня оборачиваться. Но в живой изгороди больше никто не мелькал, и надежда увидеть её снова таяла с каждым шагом.

Мы с Йонасом направились к старому подвалу, сырому и затхлому жилищу Юстаса. За массивным, пыльным шкафом хранились мои вещи, оставленные здесь ещё до… до всего этого. Спускаясь по скрипучим ступеням, я ожидал, что меня захлестнёт волна воспоминаний. Думал, что сердце дрогнет от нахлынувших образов зарождающейся революционной деятельности, тайных встреч и жарких споров, которые когда-то кипели в этих стенах.

Но вместо этого всплыли лишь подозрительные, настороженные взгляды Юстаса и Майи, их недоверие к каждому моему слову и действию. По крайней мере, подвал послужил надёжным схроном. Мои вещи, к счастью, остались нетронутыми, в полном порядке. В тот же вечер, перед поездкой в Тифенбах, мы отправились в квартиру Ланге.

Каждый шаг давался мне с невероятным трудом, словно ноги ниже колен были залиты свинцом. Тяжесть нарастала по мере приближения к дому, превращаясь в непреодолимую силу, которая сковывала движения и душила волю. Меня парализовал страх. Страх увидеть то, что могло скрываться за дверью квартиры, где совсем недавно царили смех и радость, где я видел жизнерадостную Марлен. Страх увидеть стены, забрызганные кровью. На пороге нас встретила придирчивая соседка. Окинув нас долгим, оценивающим взглядом с ног до головы, она неохотно протянула ключ, настоятельно попросив вернуть его сразу же после того, как мы покинем квартиру.

Я вошел внутрь в каком-то полуобморочном состоянии. Мир вокруг поплыл, звуки стали приглушенными и неясными. Голос Шолля доносился словно издалека, теряясь в гулком тумане, охватившем сознание. Я старался не касаться стен, словно боясь ощутить на кончиках пальцев липкую влагу. В ушах неумолимо звенел весёлый смех фрау Ланге и Роя, перемежаясь с топотом маленьких ножек. Эти фантомные звуки прошлого пронзительно контрастировали с мрачной тишиной пустой квартиры, усиливая ощущение нереальности происходящего и наполняя душу невыносимой болью.

Несмотря на попытки стереть следы произошедшего кошмара, кухня кричала о случившейся трагедии. На выскобленных деревянных половицах, там, где их не прикрывал домотканый коврик, все еще проступали бурые пятна, словно зловещие кляксы на чистом листе. На побеленной стене, возле стола, где, вероятно, сидела семья во время ужина, виднелись брызги, уже потемневшие, но от этого ставшие еще более жуткими. Эта картина резко контрастировала с остальной обстановкой скромной квартиры. Куклы в детской лежали в плетеной корзинке, на спинке стула висела выцветшая кофточка Марлен, а на столе в гостиной оставалась раскрытая книга с закладкой из высушенного цветка. Все выглядело так, будто семья просто вышла ненадолго в сад или по делам в город, и вот-вот должна была вернуться, наполнив квартиру теплом, детским смехом и ароматом свежеиспеченного хлеба.