Я осторожно прикоснулся к крошечным, аккуратно сложенным платьям двойняшек, лежащим на сундуке в прихожей. Грубая, но чистая ткань напомнила мне, какими легкими, словно пёрышки, были эти малышки, когда я держал их на руках. Сердце сжалось от боли, а в висках застучало с такой силой, словно я стоял посреди площади, слушая грохот военных барабанов во время парада, или кто-то прижал бьющееся сердце прямо к моему уху. Этот ритмичный пульс отдавался во всем теле, сотрясая меня изнутри.

— И детишек зарезал, говоришь? — голос Йонаса прозвучал тихо, почти шепотом, словно он боялся нарушить царившую в квартире гнетущую тишину.

Я кивнул, не в силах вымолвить ни слова, горло сдавило спазмом. Подняв дрожащую руку, я показал Йонасу два пальца.

— Какой зверь… — прошептал он, с отвращением и ужасом в голосе.

Преодолевая слабость в ногах, которая словно приковывала меня к полу, я с трудом добрался до старого, обшарпанного комода в "комнатке" Роя. Мои руки дрожали, когда я начал складывать его немногочисленные вещи: поношенную рубашку, учебник по арифметике, коллекцию самодельных деревянных солдатиков, с которыми он так любил играть. Каждая вещь была пропитана воспоминаниями о Рое, каждая приносила новую волну боли, разрывая сердце на части. Йонас стоял рядом, молча куря трубку и глядя в одну точку невидящим взглядом, словно погруженный в глубокий транс. Мне показалось, что он видит то же, что и я: призраки прошлого, образы счастливой семьи, которой больше нет. Семьи, которую я не смог защитить. Мои пальцы наткнулись на теплую шерстяную курточку Роя. Взяв ее в руки, я внезапно понял, как сильно он вырос за последнее время. Куртка казалась теперь ему маловата. Горячие слезы навернулись на глаза. Я крепко прижал курточку к груди, словно обнимал самого Роя, вдыхая слабый, едва уловимый запах шерсти и дыма. В этот момент я отчаянно хотел повернуть время вспять, вернуть те беззаботные дни, которые теперь казались недостижимой мечтой.

— Эй, Адам, не раскисай, как капуста на грядке, пошли, — Йонас положил руку мне на плечо, его голос, хоть и грубоватый, звучал поддерживающе.

Он с необыкновенной быстротой сгреб оставшиеся вещи Роя – несколько книг, связку карандашей, маленький ножик с деревянной рукояткой – и запихнул их в старый, потрепанный чемодан. Затем, подхватив его, практически вытолкал меня из квартиры. Едва мы оказались на холодной, пахнущей сыростью лестничной клетке, как Шолль резко встряхнул меня за плечи с такой силой, что у меня зазвенело в ушах, и я, словно от удара током, вынырнул из оцепенения. Туман в голове рассеялся, уступив место ледяной ясности.

— Не время раскисать, Адам. Найдем мальчонку, — сказал он твердо, глядя мне прямо в глаза.

В Тифенбах мы добирались молча, в старой, скрипучей пролетке-такси. Вечер оказался холодным. После дневного дождя резко ударил мороз, и мы, промокшие до нитки, продрогли до самых костей. Дорога была уже погружена во мрак, лишь тусклые фонари изредка мелькали в окнах домов. Извозчик, похоже, боролся со сном, безвольно понукая уставшую лошадь, которая плелась еле-еле. Меня беспощадно трясло на жесткой, неудобной задней сидушке. Йонас достал из кармана плоскую металлическую фляжку, открутил крышку и сделал несколько глотков, затем уткнулся носом в шершавый рукав куртки, пытаясь согреться.

— Выпей, — протянул он мне фляжку.

— Что это? — спросил я, с подозрением глядя на потемневший от времени металл.

— Шнапс. Согреешься.

— Не буду, — отказался я, отвернув голову.

— Простыть хочешь? — нахмурился Йонас.

— Закаленный, — буркнул я в ответ.

— Ну, как хочешь, — Йонас скрипнул зубами и, сделав еще один глоток из фляжки, снова спрятал ее в карман. Я же отвернулся и уставился на лужи у обочины дороги, покрытые мелкой рябью от начинавшейся измороси. — Сейчас, значит, слушай внимательно и не трясись, как осиновый лист,

— Йонас наклонился ко мне, понизив голос.

— Зайдем в дом к старику Фонхофу, я потолкую с ним. Он вечно витает где-то в облаках, так что разыграю сцену, скажу, мол, так и так, срочно нужен домишко для моего… хм… брата, который приехал из города. Ключ у него выманю. А на утро уж все как следует договоримся, оплату и прочее. Ты, говорят, с этой… как ее… с Ленке жил одно время?

— Было дело, — кивнул я.

— Замуж она так и не вышла, насколько я знаю, — продолжал Йонас, — так что утром я ее к тебе пришлю. Думается мне, она не откажет. Помню, когда тебя посадили, она так громко рыдала, что весь квартал слышал.

Пролетка, наконец, остановилась возле въезда в деревню, там, где мы и просили. Извозчик, сонно кряхтя, наклонился и достал из под сиденья металлическую табличку с выбитой на ней ценой за проезд. Я расплатился за обоих, передав монеты в его протянутую руку, и, едва дождавшись, когда колеса пролетки скрылись за поворотом, с облегчением вылез наружу. Наконец-то я мог стоять на своих двоих, чувствуя под ногами твердую землю, а не дрожащий пол экипажа. Подхватив чемодан, мы оставили позади темные силуэты деревенских домов и проследовали по мокрой дороге к центру деревни, где находился дом Фонхофа. За время моего отсутствия он превратился в жалкое зрелище. Некогда ухоженный сад поглотили сорняки, краска на стенах облупилась и потрескалась, а ставни висели криво, грозя каждым порывом ветра оторваться от проржавевших петель. От прежнего лоска особняка не осталось и следа. Тем временем, Йонас отправился добывать ключ, а я поспешил к своему бывшему дому. Поленница, полная дров, свидетельствовала о том, что после моего ареста здесь никто не жил. Дом стоял заброшенным и пустым. Собрав охапку сухих поленьев, я уселся на крыльцо и стал ждать Шолля, вглядываясь в сгущающиеся сумерки. Вдали мелькнул чей-то силуэт, но это оказались лишь утомленные крестьяне, возвращавшиеся с полей. Один из них вел за повод медлительную корову. Наконец, у калитки появился Йонас. Увидев меня, он улыбнулся и, многозначительно подмигнув, подбросил ключ в воздух, ловко поймал его и швырнул мне.

— Ну, я пойду, пожалуй, — Йонас потянулся, разминая затекшие мышцы. — Уна, наверное, уже с ужином заждалась, — добавил он с теплой усмешкой, представив себе негодующее лицо жены.

— Спасибо тебе, Йонас, за всё, — я улыбнулся в ответ, чувствуя, как благодарность теснит грудь. — И… рад был познакомиться, — добавил я искренне, сжимая в ладони прохладный, шероховатый металл ключа.

— Если что – сразу к нам. Не стесняйся. Помнишь, где живем? – еще раз напомнил Шолль, глядя на меня с отеческой заботой.