Когда-нибудь, думал я, унося ноги от очередного женского искушения, я научусь держать себя в руках. Когда-нибудь я перестану панически убегать от женщин, научусь с холодным, почти ледяным спокойствием реагировать на их порой совершенно непредсказуемые действия, не теряя при этом головы. Но это когда-нибудь, а пока что – что было, то было. Сейчас меня спасло лишь то, что я женат, и этот неоспоримый факт послужил хоть каким-то щитом от настойчивости Лотте Бляйх.

Вернувшись, наконец, домой, вымотанный и морально опустошённый, я первым делом заглянул в почтовый ящик. Там меня ждал приятный сюрприз – конверт от Хеллы. Сразу возник вопрос: как он там оказался? Ведь почта сегодня уже не работала, почтальон не мог принести письмо. Выходило, что Хелла нашла доверенного человека, гонца, который и доставил послание лично в руки, минуя обычные каналы связи. Эта мысль невольно согрела душу.

Что ж, письма от Хеллы всегда были для меня отрадой, маленьким лучиком света, способным разогнать любую тьму. Её слова, даже написанные на бумаге, обладали удивительной способностью поднимать настроение, вселять надежду и придавать сил. И сейчас, после пережитого волнения, весточка от неё была как нельзя кстати. Я с нетерпением предвкушал, как открою конверт и погружусь в чтение, на время забыв обо всех тревогах и заботах.

«Дорогой Адам,

Пишу тебе с тяжелым сердцем, терзаемая чувством вины. Боюсь, я совершила очень нехороший поступок, поступила опрометчиво и неразумно. Пожалуйста, не сердись на меня сильно. И прости, если сможешь найти в своем сердце прощение для меня.

Дело в том, что к нам в гости приехали Герберт со своей супругой. Мы, воспользовавшись тем, что Джона не было дома, решили прогуляться и отправились на Парижскую площадь.

Герберт, с которым мы давно не виделись, расспрашивал обо мне, о жизни, и, конечно же, упомянул тебя. Клэр, не вдаваясь в подробности, сказала ему, что ты погиб. Но сейчас, конечно, речь не об этом. Когда мы гуляли по площади, возле Бранденбургских ворот, Герберт на мгновение отвлёкся на свою супругу, засмотревшуюся на какую-то витрину.

В этот самый момент ко мне подошла совершенно незнакомая мне молодая женщина. Она была довольно высокого роста, с длинными, ниже плеч, каштановыми волосами, заплетенными в косу. Черты лица её были тонкими, с высокими скулами, и она чем-то неуловимо походила на славянку. Эта незнакомка без предисловий спросила меня, знаю ли я, где находится Адам Кесслер. Я, растерявшись от неожиданности и, видимо, все еще находясь под впечатлением от слов Клэр, машинально ответила, что ты мёртв. На что она, ничуть не смутившись, спокойно попросила меня передать тебе, что она будет ждать тебя в том самом доме, где когда-то проходил суд. И ещё она просила, чтобы ты пришёл один, без сопровождения.

Неужели я настолько плохая лгунья, что меня так легко раскусить? Неужели по моему лицу, по голосу, по жестам было так очевидно, что я говорю неправду? Я чувствую себя ужасно виноватой. Больше я никому ничего не скажу, буду нем как рыба. Обещаю тебе. Прости меня, Адам, за мою оплошность, за то, что невольно подвела тебя.

С любовью,

Хелла К.»

Сомнений не было – таинственной незнакомкой могла быть только Майя. Эта женщина, чьё имя я предпочел бы навсегда стереть из памяти, вычеркнуть из своей жизни, как страшный сон. Я хотел забыть всё, что было связано с ней и Юзефом, с тем тёмным периодом, полным боли и потерь.

Но раз она, спустя столько времени, сама разыскала меня, значит, на то были веские причины. Что ей могло понадобиться? Неужели она явилась, чтобы просто узнать что-то незначительное? Или, что гораздо тревожнее, она, заручившись поддержкой влиятельных покровителей, замыслила отомстить мне за прошлое? Эта мысль не давала мне покоя, заставляя ворочаться в постели без сна.

Всю ночь я не сомкнул глаз, терзаемый мучительными сомнениями. В голове разворачивалась настоящая битва, весы постоянно колебались, и я никак не мог принять окончательное решение. С одной стороны, не пойти на встречу – значит показать свою слабость, трусливо сбежать, не сумев отстоять свою правду, свои убеждения. Это означало бы признать поражение, сдаться на милость Майи и её возможных союзников. С другой стороны, пойти – значит подвергнуть серьёзной опасности не только себя, но и Роя, которому я дал слово, что буду оберегать его. Если на свою жизнь мне, по большому счёту, было плевать, то рисковать Роем я не имел права. Я обещал ему защиту, и нарушить это обещание было бы для меня равносильно предательству.

Однако, существовал и третий вариант: попытаться подстраховаться, взять с собой кого-то, кто мог бы выступить в роли защитника в случае непредвиденной ситуации. А Роя, на время встречи, предусмотрительно увести в безопасное место, например, в дом Шоллей, где он был бы под присмотром и вдали от потенциальной угрозы.

Этот вариант казался наиболее разумным, но и он не давал полной гарантии безопасности. Мысли метались, не находя покоя, а ночь тянулась бесконечно долго, не принося облегчения. С утра я попросил Фике и Роя отправиться к Уне и Зои и оставаться там до моего возвращения. К счастью, напротив дома Шоллей жил брат Уны, бывший солдат, крепкий и решительный мужчина. Я был уверен, что он не допустит, чтобы с его сестрой или кем-то из её гостей случилось что-то плохое. Его присутствие давало мне необходимое спокойствие, чтобы заняться своими делами.

Мой путь лежал в Берлин, к Йонасу. Я сразу же отправился к нему. Мне удалось убедить его отпроситься с работы, только после того, как я пообещал компенсировать потерянное время и, соответственно, заработок. Я понимал, что его помощь мне необходима, и был готов заплатить за нее. С собой у меня уже был надежный Браунинг, спрятанный под одеждой. Йонас же, к моему удивлению, заявил, что обладает поразительным мастерством метания топоров, и, недолго думая, взял с собой свой любимый топор, с которым, казалось, не расставался.